Глен Кук - Суровые времена. Тьма
Никаких тенеплетов, чтобы управлять обученными Тенями, у него не осталось. С другой стороны… Было время, когда каждую башенку через каждые семьдесят футов вдоль южной стены Вершины венчал хрустальный купол. И под каждым размещалось зеркало, способное отбрасывать луч света на землю, к дороге, выходящей из Врат Теней. Для того, чтобы нацеливать зеркало, требовались усилия двух человек.
Длиннотень перемещал какие-то фигурки на своем столе, словно делая ходы на игровой доске. А затем произнес одно-единственное слово. Верхушки уцелевших башен вспыхнули ослепительным светом. Ночь прорезали световые лучи. Подобно указующим перстам, они качнулись и высветили участок, где размещалась Старая дивизия. Высветили не так хорошо, как в прежние времена, но на меня это произвело впечатление.
Зеркала действовали без участия человека.
Прочие зрители тоже оказались под впечатлением увиденного. Нарайян выглядел слегка встревоженным, Ревун — заметно обеспокоенным. Длиннотень этого не заметил. Он собирался сделать следующий ход.
— Для грядущих событий свет вовсе не нужен, — сказал Хозяин Теней. — Но я решил, что будет забавнее, если они станут вопить и корчиться, умирая на виду друг у друга.
Он хихикнул.
Ревун выпрямился, напрягшись, как копье. Ему не нравилось, какой оборот принимает дело.
Возможно, Длиннотень отнюдь не был таким глупцом, каким его все считали. Я потратил слишком много времени, наблюдая за реакцией девочки. Копченый вновь завел свою песню «Она есть тьма» и начал пятиться. Я удержал его. Нам предстояло стать свидетелями впечатляющего зрелища.
Длиннотень подошел к большой хрустальной сфере, установленной на пьедестале в центре палаты. Все присутствующие наблюдали за ним с напряженным вниманием. Едва ли они знали, что представляет собой эта штуковина.
Шар составлял четыре фута в диаметре и был пронизан топкими, тянувшимися к центру ходами, словно червивое яблоко. По мере того, как Длиннотень приближался, мерцающий свет зыбью пробегал по поверхности, словно масло по поверхности воды, но с куда большей интенсивностью. Змейки холодного огня струились по внутренним каналам. Зрелище было хоть куда.
Длиннотень воздел свои паучьи руки, осторожно стянул перчатки и засучил рукава. Кожа его была полупрозрачной, гнойно-желтоватой, с синими прожилками. И со множеством темно-каштановых пятен. Плоти на нем почти не было.
Хозяин Теней возложил руки на поверхность сферы. Свет внутри возбудился. Поверхностное свечение взобралось по его пальцам и покрыло ладони. Пальцы погрузились в шар, словно раскаленные стальные прутья в лед. Он ухватился за светящихся червяков и стал извиваться. А затем заговорил на языке, само собой, на языке, которого никто не знал. Правда, Дщерь Ночи нахмурилась и подалась вперед, словно могла разобрать некоторые слова.
Хозяин Теней призывал Тень. Я не мог видеть ее. Она находилась внутри пьедестала, поддерживавшего шар. Но я чувствовал. Ощущал нечто очень, очень холодное.
Ревун встал и подался вперед. Нарайян и девочка смотрели как зачарованные. Дщерь Ночи подошла на несколько шажков, а Сингх встал ближе к дверям, чтобы лучше видеть.
Длиннотень говорил несколько минут, глаза его были плотно закрыты. Когда он закончил, свечение внутри шара стало тускнеть. Колдун открыл глаза и устремил взгляд на юг, как делал уже тысячи раз, наблюдая за освещенным зеркалами участком.
Она есть тьма.
Но я не смотрел на отродье…
Не та тьма.
Тьма и впрямь явилась, но в обличии, которого я не ожидал. А стоило бы.
Душелов.
Она ступила через дверь, открытую Нарайяном Сингхом.
Длиннотень не ждал такого сюрприза. Отнюдь. Предательство застало его врасплох.
Я изо всех сил пытался противостоять ужасу Копченого. Он беспрерывно скулил: «Она есть тьма», — словно твердил мантру, оберегающую от губительных клыков ночи.
— Игра окончена, — возгласила Душелов зычным басом циркового зазывалы. Потом она хихикнула, словно девчонка. — Это было трудно, но дело того стоило. Мне нравится мой новый дом.
Последняя фраза была произнесена скрипучим голосом старика, ведущего скучные счетные книги.
Длиннотень попал в ловушку. Он был окружен врагами и не имел шансов на победу, даже будь он величайшим колдуном на свете. Каковым он отнюдь не являлся. Но даже при этом Длиннотень не сдался. Его рассудок не был затуманен, и он осознавал свою ценность. Знал, что враги не осмелятся убить его, ибо его смерть сокрушила бы Врата Теней.
Мне пришлось уступить Копченому. Я должен был немедленно доложить о случившемся. Следовало поскорее известить Госпожу, но такой возможности у меня не было.
Длиннотень медленно взял свои перчатки и стал натягивать одну из них.
— Не стоит, — промолвила Госпожа вкрадчивым тенором гробовщика. — Я думаю, приспела пора…
Правый мизинец Длиннотени был искривлен, словно когда-то его сломали и плохо вправили. Ноготь походил на кусочек гнилого, почерневшего листа шпината.
Хозяин Теней взмахнул мизинцем. Ноготь отлетел в тот самый миг, когда Душелов сказала «пора». Я покачал призрачной головой. Всего не углядишь. В одно мгновение ноготь превратился в Тень, исполненную свирепой ненависти к свету.
Копченый извивался так, что я больше не мог его удерживать.
64
Едва перейдя в сидячее положение, я потянулся за кружкой воды. Когда сознание прояснилось, я понял, что меня перетащили в тесный, маленький альков, где мы держали Копченого с тех пор, как тайком перетащили его из грязной дыры Одноглазого. Из-за отделявшей альков потрепанной занавески доносились негромкие голоса.
Я подоткнул покрывавшее Копченого одеяло, пригладил пятерней волосы и вылез наружу.
Голоса смолкли. Костоправ насупился и огляделся по сторонам.
— Важные новости, — с ходу заявил я, отчего на физиономии Лебедя и Ножа появилось озадаченное выражение. Хорошо, что они под рукой. — Вы, ребята, сходите прогуляйтесь на минуту, возьмите свечу.
— Какого хрена ты раскомандовался? — Костоправу стоило немалых усилий не повысить голос.
— Душелов только что захватила Вершину.
— Чего?
— Она вошла в башню, когда Длиннотень выпускал Тени. Кстати, он их выпустил. Все они: и Ловец, и Сингх, и девочка — были в заговоре против него. Я должен был доложить об этом немедленно. Надо как можно скорее, известить Госпожу.
— Ну и дела!
Костоправ по-прежнему был сердит, но по его глазам я догадался, что командирский гнев изменил направление, подобно меняющему курс кораблю.
