Владимир Ареньев - ФЭНТЕЗИ-2004
— Как это? Так не бывает, чтобы девке кто-то полюбился! — убежденно воскликнула уже пьяненькая сваха.
— Не галди! Бывает! И я к нему самовольно ушла.
— Ахти мне!
Действительно — дело было неслыханное, и для теперешнего шалопутного времени отчаянное, а при государе императоре — и вовсе невозможное.
— Вот те и ахти… Недолго я с ним прожила — он счастья своего не умел понять! — грозно произнесла бабка. — Другую ему сватать стали. Гляжу — он к свадьбе готовится! Три дня и три ночи ревела я не переставая — слышишь, девка? Теперь так уже не ревут!
Неонила Игнатьевна на «девку» не обиделась — понимала, что для бабки Бахтеяровны она еще — несмышленыш.
— И от этого рева в меня сила вошла…
— Какая сила, бабушка? — удивилась сваха.
— Сама не пойму. Я даже и не заметила, как это сделалось. Вот я его перед собой поставила и спрашиваю: ну, так с кем из нас жить будешь? Он жался, изворачивался, наконец брякнул: к той пойду! И я ему в ответ: пойдешь, да не дойдешь! Помяни мое слово!
— Ахти мне! — в который уже раз ужаснулась сваха.
— Кабы он мне не перечил — может, и обошлось бы. Так нет же! И чего такого сказал — не помню, только взбеленилась я до крайности! Ступай, кричу, и чтоб те пусто было, крысиный выкормыш, чтоб те было пусто! И кто слова-то подсказал — до сих пор не ведаю. Он и пошел…
— Куда, бабушка?
— А не ведаю. Знаю только, что до той невесты так и не дошел. Искали его, искали, да и бросили. Пропал. Я потом опомнилась, поумнела, скромненько жила, замуж меня взяли. Но только после того крику стала я гадать. И как-то на него камушки бросила. Знать хотела — жив или уж нет? А ему все дорога да дорога выпадает, идет он и идет, все никак до своей невесты не дойдет, поганец! И всюду ему — пусто…
— Вон оно что! — догадалась сваха. — Так погоди, бабушка! Неужто та пустота — заразная? Вот ведь и Аникею Киприяновичу она померещилась! И потом — магазинному…
— Выходит, заразная… — старая домовиха вздохнула. — Или же пустота в нем самом до того разрослась, что ее уже на все окрестности с лихвой хватает… Столько по миру бездомно шастать — и впрямь пустой сделаешься, ну как пакет из-под картошки…
— Да-а… — пробормотала Неонила Игнатьевна, с трудом осознавая, какую горестную судьбу устроила своему изменщику бабка Бахтеяровна. — Это значит, куда бы он ни сунулся — всюду ничего, окромя пустоты, не находит?
— Что сам в себе несет — то и вокруг находит. Это я уж потом поняла. А как теперь быть — ума не приложу! Освободить бы его пора — а как?
— Ну, скажи: чтоб те полно было! — предложила сваха.
— Пробовала. Не выходит.
— Может, сперва вдругорядь три дня и три ночи реветь надо?
— Может, и надо. Да только стара я стала и так, как тогда, реветь уж не умею.
— Крепко ты его припечатала! — с неожиданным для самой себя восхищением воскликнула сваха.
— Ага, крепко. Да и себя заодно. Чем дальше — тем хуже. И его я этим отчаянным словом по миру гоняю, и себя обременила…
— Тебе-то что? Детей родила, внуков вырастила, правнуков, вот полезным делом занимаешься, — стала разбираться сваха. — Все тебя уважают, подношения тащат.
— Дочку с зятем пережила, сына с невесткой пережила. Для домовихи что главное? Семья! А ведь я свою семью пережила…
И пригорюнилась бабка Бахтеяровна, повязанная чересчур сильным словом, не имеющим супротивного слова, и, глядя на нее, пригорюнилась сваха Неонила Игнатьевна.
А в щель между дверью и порогом уже блестели молодые глаза — это Малаша, уняв свой девичий испуг, принеслась выспрашивать о знатном женихе Трифоне Орентьевиче. И ей хотелось знать сию же минуту — понравилась она или не понравилась. Раз уж в этом сватовстве все не по правилам, не по прежнему разумному порядку, раз уж они до свадьбы встретились — то ведь очень важно понравиться. А то, глядишь, и никакой свадьбы не будет…
А коли свадьбы не будет — так будет рев в три ручья, и будут всякие злые и глупые слова, и много всяких неприятностей.
Довольно уже и того, что бредет не-разбери-поймешь куда позабывший свое имя дряхлый домовой, бредет от пустоты к пустоте и остановиться не может. Лишь изредка вспоминает — вроде бы к невесте шел. И тут же забывает обратно.
© Д. Трускиновская, 2004.
АЛЕКСАНДР ЗОРИЧ
Ничего святого
Моему учителю Дю Ин Ю.
Сначала у Лорчей была отвага.
Стоять спиной к гремящей волнами пропасти, с обломками мечей вместо оружия, и во всю глотку орать наседающим врагам «не сдадимся!» — это было в их духе.
Потом отвага воинов Дома Лорчей вошла в поговорки и превратилась в доблесть.
Воспитанники учили мальчиков не меняться в лице, когда больно, и орать «не сдадимся!» как можно убедительней.
Мальчики вырастали настоящими вояками. Они знали, как подрезать сухожилие пленному, чтобы он мог идти, но не мог сбежать, в каком порядке отступать и что следует говорить, когда сзади — горящий корабль союзников, а что — когда сзади свой брат, с секирами наперевес.
Быть доблестным — значит быть немного актером.
Это когда делаешь вид, что почти не устал после суточной разведывательной вылазки. Или когда говоришь товарищу, истекающему кровью: «Гордость за подвиг сына высушит слезы твоей матери!» Это когда твоим воинам нет разницы — штурмовать замок или грабить обоз — они сделают все с одинаково правильным выражением лица.
Но актерство приедается, вот в чем проблема. Не прошло и трехсот лет, как доблесть Лорчей превратилась в верность Лорчей.
Верность — это когда ты делаешь вид, что актерства вообще не существует, одна только искренность отсюда и до горизонта. «Навеки», «никогда», «лучше смерть, чем предательство» — вот слова тех, кто избрал верность своим образом жизни.
Кому только не был верен Дом Лорчей!
Сначала Лорчи были верны своим принципам, потом — союзническому долгу. После — Империи и лично императору. Сотню лет спустя — Дому Гамелинов, а потом — их заклятому врагу, Дому Пелнов. Не говоря уже о верности идеалам мужества и отваги…
Когда Лорчи сделали верность своей профессией, у них появились деньги.
Оказалось, верным быть выгодно. Нужно только как следует выбирать кому верить, всегда брать хороший задаток и не зевать. А вдруг для доверия больше нет оснований и пора хранить верность кому-то другому?
Вместе с деньгами у Лорчей появились наемники.
Оказалось, что хваленой верности Лорчей можно научить кого угодно. Желательно, правда, чтобы этот кто годно был физически вынослив и несентиментален.
