Мелани Роун - Звёздный свиток
— О Богиня, что с ним? — ахнула она.
Тобин вскрикнула: «Мааркен!». Масуль, остерегаясь дико блуждавшего клинка, подкрался сзади и плашмя ударил Мааркена по спине. Молодой лорд извернулся и еще раз пробил доспехи Масуля. Со стороны казалось, будто он сражается не с одним, а по крайней мере двумя соперниками, но ошеломленная толпа видела только одного из них. Лишь огромное искусство воина, обученного отражать атаку десятка мечей одновременно, позволяло ему оставаться в живых.
— Сьонед… Это они. Кто-то применяет старую магию…
Она едва узнала голос Пандсалы, даже не заметив, что принцесса-регент впервые в жизни назвала ее по имени. — Что? Что ты говоришь?
Пандсала выглядела совершенно больной, ее лицо было таким же серым, как и платье, глаза почернели. Она терла кольца на пальцах, как будто те причиняли ей боль.
— Не знаю, не могу… О Богиня!
Пандсала зашаталась, и Рохан со Сьонед подхватили ее.
— Сьонед… Если она права, кто-то должен защитить Мааркена…
Принцесса сразу поняла, о чем ее просят. Много лет назад она, находясь за тридевять земель, защитила его от предательства во время поединка с Ролстрой, соткав из звездного света купол, непроницаемый для стрел и ножей. Но сейчас все было по-другому. Он просил ее противопоставить искусство «Гонца Солнца» тому, чего она не знала. Кроме того, не было солнечного света, из которого можно было сплести толстую защитную ткань. Но если бы она и сплела ее, едва ли это помогло бы против колдовства…
Мааркен бился из последних сил, иногда уклоняясь от ударов Масуля, иногда шатаясь под их мощью, сражаясь с призраками, видимыми только ему одному. Его темно-
красные доспехи и оранжево-красная туника покрылись другой, зловеще-алой краской. Похожий на язычок ожившего пламени, он корчился и уворачивался от видимых и невидимых воинов.
Ожившее пламя.
Она отпустила тело Пандсалы, доверив ее Рохану.
— Поль! Андри! Уриваль! — закричала Сьонед; они немедленно откликнулись, и в тот же миг над землей взвился первый язык Огня «Гонцов Солнца». Она слышала визг. Мийон яростно орал, что фарадимские фокусы были запрещены. Не обращая ни на что внимания, она собирала вместе цвета тех, кто ее окружал. Сапфир, рубин, изумруд, бриллиант и десяток других драгоценных камней сияли и сверкали в языках красно-золотого пламени. Пламя вздымалось все выше и выше, образовало стены, стены соединились в арку, которая раскидывалась над полем боя, пока не окружила его со всех сторон. Люди отпрянули; Огонь ужасающей мощи окрасил их лица в красный цвет. Сьонед собрала силы всех находившихся здесь фарадимов, безразличная к негромким отчаянным крикам измученных «Гонцов Солнца».
Лишь сам Мааркен был освобожден от участия в плетении ткани, которая должна была защитить его.
Вдруг языки пламени затрепетали. Колдун, окруживший видениями Мааркена, напал на Сьонед, использовав магию, совершенно не похожую на магию фарадимов. Как будто их руки встретились по разные стороны тонкой прозрачной завесы; ладони и пальцы легли друг на друга, можно было ощутить тепло кожи, прикасавшейся к коже, но настоящего прикосновения не было. Она дала отпор, беря у шатавшихся «Гонцов Солнца» последнее.
Огонь держался, скрывая сражавшихся внутри купола. Сьонед не могла знать, удалось ли ей помешать колдуну. Хотелось верить, что его бешеная атака означала именно это. Колдун должен быть найден, должен! Ни у нее самой, ни у других «Гонцов Солнца» уже не оставалось сил.
Внезапно Сьонед ощутила потерю, словно кто-то из фарадимов забрал свои цвета. Нужно было восстановить утраченное; она стала искать и нашла, со стоном узнав бриллиант — почти безграничную силу, которую Поль предоставил в ее полное распоряжение. Однажды она уже делала это; тогда ему был всего день от роду, а она тянула из младенца юную, неопытную энергию, благодаря Богиню за этот дар и одновременно моля ее спасти мальчика.
* * *Пандсала пыталась встать с коленей, на которые опустилась, когда Сьонед бросила ее и начала свое дело. Принцесса-регент все еще была частью этого дела и чувствовала властное требование Сьонед отдать ей силу. Но давно прошли те времена, когда она ощущала себя игрушкой в мощных объятиях «Гонцов Солнца». Теперь она могла потребовать обратно большую часть своей силы, а вместе с ней и свое сознание.
Несколько шагов она прошла шатаясь, остановилась отдышаться и обвела взглядом светящийся купол и испуганные лица в облачной мгле. Кто это, где, как? Кольца жгли ее плоть. Разум был в огне. Однако ей сразу бросились в глаза два сгустка сил, кое-где перекрывавших друг друга, поразительно схожих и все же в чем-то различных. Одну из них она легко распознала: это была сила сообщества фарадимов, властно захваченная Сьонед. Другая же была странным образом свободна от верховной принцессы и тянулась к другой силе, очень похожей на первую.
Неожиданно она узнала ее источник, узнала его так же инстинктивно, как дышала. Яростные глаза на озаренном пламенем жестоком лице — лице, которое казалось ей невероятно знакомым. Глаза были не того цвета, но черты были копией черт, которые она ненавидела полжизни, смеющиеся черты, являвшиеся ей в ночных кошмарах и в конце концов оказавшиеся правдой. Лицо Янте.
Пандсала едва не закричала от муки. Лицо Янте, сын Янте, победа Янте. Она почувствовала во рту вкус крови — общей с колдуном крови — и поняла, что терзает зубами собственную плоть. Ее нижняя губа была в огне, как и серебряные и золотые кольца на пальцах. Кольца «Гонца Солнца» кричали о наличии колдовства. Физическая боль позволила Пандсале забыть о нравственных мучениях, но вместо пламенной ярости она ощутила ледяное спокойствие.
Он был совсем рядом. Она пробралась мимо Чейна, который держал в объятиях едва живую Тобин, протиснулась мимо Волога, Оствеля и широко раскрывшей глаза Аласен. Мальчик не видел ее. Он сидел рядом с молодой женщиной, «Гонцом Солнца», на которой хотел жениться Мааркен; его глаза были устремлены на светящийся купол. Она подошла ближе, каждая мышца в ее теле текла тихо и неслышно, как вода. Требование Сьонед отдать ей силы для плетения Огня нарастало в той части мозга, где концентрировался дар фарадима, но Старую Кровь Пандсала хранила для себя, ощущая ее как шелковистое мерцание в венах, как покалывание лучиков солнечного света, начинавших потихоньку пробиваться сквозь серые облака.
Ближе, ближе, чтобы можно было коснуться его, увидеть тени, кружащиеся в его глазах! Их разрез, густота пушистых ресниц, форма век — все было таким же, как у Янте. А цвет, в котором теперь не было и намека на серый, принадлежал Ролстре. Руки Пандсалы поднялись, чтобы вырвать эти глаза.
