Ольга Голотвина - Знак Гильдии
Шенги не осознавал, что перед ним зверь. Не понимал, что ему грозит смертельная опасность. Он знал только, что его ученик в беде.
– Нургидан, ты же человек! Очнись! Ну, очнись!
Тень воспоминания мелькнула в светящихся глазах хищника. Он выронил труп Сарха и опустился на все четыре лапы. Теперь он окончательно стал похож на волка, огромного, могучего, с тревожно прижатыми к голове ушами.
– Мальчик мой дорогой... – Шенги бесстрашно шагнул вперед.
Волк предостерегающе заворчал, еще выше подняв верхнюю губу и обнажив чудовищные клыки. Сейчас бросится...
Вместо этого он резко отпрыгнул в сторону и размашисто, легко понесся прочь.
Подоспевшие к месту боя Ралидж, Нитха и Дайру увидели только гибкую темную тень зверя, скользнувшего среди валунов и пропавшего в ночи.
39
Только в романтических поэмах утро, застающее любовников среди высокой травы и пения ранних пташек, наполняет их души неземным блаженством. На самом деле холодный рассветный ветер и роса, крупными каплями стекающая с ветвей на лицо спящего, не самый приятный способ пробуждения, даже после восхитительной ночи.
Айрунги зябко передернулся и попытался укрыться валявшимся рядом плащом. Увы, плащ промок насквозь, словно кто-то заботливо выстирал его в роднике.
А Шаунара только зябко поежилась во сне. Ну еще бы, еще недавно ее согревали крепкие объятия...
Айрунги, между прочим, тоже частенько приходилось ночевать под открытым небом. Но привыкнуть к таким ночлегам и уж тем более полюбить их – нет уж, извините!
А эта красавица улыбается во сне! Ну да, она же только на зиму перебирается под крышу, в первый попавшийся чужой дом...
В сердце Айрунги всколыхнулась смесь нежной жалости и ревнивого возмущения.
Нет уж, хватит! Набегалась по кустам! Теперь у Шаунары будет дом! И теплая постель! И пара крепких мужских рук, чтобы ее в этой постели удержать!
Размышления начинали привлекать весьма привлекательный оборот, но вдруг мужчина вздрогнул и сел. Губы его плотно сжались.
Стоп-стоп-стоп, люди добрые! Это что же получается: Айрунги Журавлиный Крик вляпался в самую древнюю из ловушек, изобретенных человечеством (точнее, его прекрасной половиной)? Стало быть, уютный домик, куча сопливых ребятишек, семейные дрязги, благопристойная старость, погребальный костер на берегу и рыдающая вдова с седыми прядями в бронзовых косах?
Всю жизнь подобные картины вызывали у бродяги и авантюриста омерзение.
А сейчас что-то изменилось. Отнюдь нельзя назвать неприятной мысль о вдове с бронзовыми косами. И даже о куче ребятишек, которым, кстати, совсем не обязательно быть сопливыми. Кто знает, может, вырастет хоть один продолжатель отцовского дела...
Дела? А что это за дело? Если погоня за славой и властью, так в этом Айрунги вроде бы разочаровался. Ах, чистая наука, высокое знание? Так алхимией можно заниматься и на Эрниди, разве нет?
Шаунара сонно завозилась, открыла глаза и сразу поднялась на локте. В глазах – ни тени сна. Разом проснулась, как вспугнутая птица.
Айрунги хотел сказать что-то приветливое, но женщина подалась к нему так нежно и маняще, что все непроизнесенные слова растворились в поцелуе.
Наконец – очень не скоро – объятия разомкнулись. Шаунара откинулась назад и, не сводя глаз с лица любимого, сдвинула брови, явно что-то припоминая. Хрипловатым спросонья голосом медленно произнесла:
– «Если ты смотришь в его глаза...»
– Что, милая?
– Ничего, вспомнилось почему-то. Знаешь, жила лет двести назад такая поэтесса – Айсайми Белая Луна из...
– Знаю.
– Я видела один свиток, там несколько строк, должно быть, набросок для будущего стихотворения, только она его так и не написала.
Утренняя хрипотца уже исчезла, Айрунги изумленно внимал переливчатому, выразительному низкому голосу.
– «Если ты смотришь в его глаза и видишь только свое отражение, ты отлично позабавишься, но это не любовь. Если ты смотришь в его глаза и видишь, что в них отражается весь огромный мир, ты, может быть, будешь счастлива, но и это не любовь. Если ты смотришь в его глаза, видишь его душу и не можешь оторвать взора, ты, наверное, будешь несчастна, но это и есть любовь...» Сама не знаю, почему запомнилось.
Айрунги не решился спросить, что же она увидела в его глазах. Вместо этого он задал другой вопрос, который тоже волновал и беспокоил его:
– И где ж это моей красавице выпало подержать в руках такую ценность – рукопись Айсайми?
– В Аргосмире. В королевской библиотеке. Мой отец был придворным летописцем. Я росла книжной девочкой.
– Ты не рассказывала.
– А ты не спрашивал.
Женщина стала приводить в порядок растрепавшиеся в любовной игре волосы. Айрунги чуть не задохнулся, глядя на легкую грацию загорелых рук.
– Мы хорошо жили, отец меня баловал. Шутил, что хоть мы и из Семейства, но отдаст он меня только за королевского советника, не ниже, потому что я красавица. А я это принимала всерьез, маленькая ведь была. Мне казалось, что это самая высокая участь на земле – быть женой советника! – Шаунара улыбнулась, но тут же помрачнела. – Слышал про «мятеж бархатных перчаток»? Его подавили четырнадцать лет назад. Отца обвинили в том, что он подобрал для мятежников древние документы, подтверждающие их притязания. Не знаю, может, и подобрал, для него было радостью рыться в архивах. Но мятежник из него, как из моего ужа кобра. Его приговорили к удавке, нам пришлось бежать на борту «Летней грезы».
– Юнфанни рассказывала. Корабль разбился у этих берегов, да?
Айрунги ничем не выдал своего смятения, сказалась закалка матерого интригана. Но в душе его бушевал пожар. Он-то знал, кто был зачинателем, вдохновителем и главной тайной пружиной «мятежа бархатных перчаток».
Он был тогда молод, весел и нагл. Сейчас от всего этого осталась только наглость.
Выходит, в погоне за властью он сломал жизнь этой девочке и сам того не заметил!
Дочь придворного летописца. Светлая, ничем не омраченная жизнь. Книги, подруги, любимый отец.
И вдруг все рушится. Одиннадцатилетний ребенок оказывается на чужом берегу. Нельзя даже рассказать людям о своем прошлом – ведь ты дочь осужденного мятежника! Ни родной души рядом, ни монеты, ни куска хлеба, ни крыши над головой.
«Я была книжной девочкой...»
– Тебе трудно пришлось, милая?
Шаунара коротко кивнула, занятая больше тем, чтобы аккуратнее связать выцветшей лентой непослушные волосы.
Айрунги задавил в душе угрызения совести. (Ему часто приходилось это делать, и это ему удавалось хорошо.)
– Ничего, милая, – заговорил он бодро. – Мужа-советника не обещаю, но позабочусь, чтобы на Эрниди тебе жилось не хуже, чем когда-то в Аргосмире. Не хмыкай, глупая, ты меня еще не знаешь! Я говорю не о жалованье наставника малышей. Сегодня у меня будет разговор с Фагаршем. Надеюсь, что после этого король станет весьма щедрым. Существуют сведения, за которые короли охотно платят. Прямо сейчас и пойду.
