Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным
Так тихо, что никто не в силах был услышать, так нежно, что мелодия звучала практически лишь в его сознании, Шенкт напевал.
— Вот она!
Напряжённая тишина разродилась бурей аплодисментов. Народ танцевал, вскидывал руки, славил в истерическом экстазе. Люди рыдали и хохотали, ликовали будто бы что-то в их жизни могло измениться хотя бы на заметную чуточку, когда Монцкарро Муркатто узурпирует престол.
Это ревел поток, который Шенкт часто наблюдал в политике. То краткое чудо, когда к власти приходит новый правитель, и каким способом бы он её не добился, он просто не может совершить ничего дурного. Золотое время в котором люди ослеплены собственными надеждами на что-то лучшее. Конечно, ничто не длится вечно. Пройдёт время, обычно с умопомрачительной скоростью, и блистательный безупречный образ правителя потускнеет. Покроется ржавчиной разочарований, провалов и срывов самих же подданных. Вскоре он не сможет совершить ничего хорошего. Люди затребуют нового лидера, с которым по их мнению они возродятся. По новой.
Но пока они до небес превозносили Муркатто, так громко, что даже видев всё это прежде дюжину раз, Шенкт почти что сам ощутил надежду. А вдруг сей день станет великим днём, первым днём новой эры, и спустя годы он будет гордиться своей сегодняшней ролью. Даже если роль была мрачной. В конце концов, иные могут играть лишь злодеев.
— О судьбы. — Рядом с ним насмешливо скривила губу Шайло. — Да на кого она похожа? Золотой, блядь, подсвечник. Вся насквозь подставная, позолоченная, чтоб гниль скрыть.
— А по-моему ничего так выглядит. — Шенкт и впрямь обрадовался, видя её до сих пор живой, шествующей на чёрном коне во главе ослепительно роскошной колонны. Герцог Орсо может и в самом деле кончен. Его народ салютует новому вождю, его дворец в Фонтезармо окружён и осаждён. Ничто из этого нисколечки не меняло дела. У Шенкта была работа, и он доведёт её до конца, какого угодно горького. В точности как всегда. В конце концов, некоторым пьесам подходит лишь плохая концовка.
Муркатто приближалась верхом, с упёртой решимостью сосредоточив взгляд прямо перед собой. Шенкту уж очень хотелось оттерев толпу шагнуть вперёд, улыбнуться и протянуть ей руку. Но здесь собралось слишком много зрителей, собралось слишком много стражи. Уже скоро миг, когда он поприветствует её лицом к лицу.
А покамест, пока мимо ступал её конь, он стоял и напевал про себя.
Столько народу. Их не сосчитать. Дружелюбный попробовал, и ему стало плохо. Внезапно из толпы выскочило лицо Витари, рядом с тощим мужчиной с короткими, блеклыми волосами и вымученной улыбкой. Дружелюбный приподнялся в стременах, но полощущееся знамя застило его взор и те исчезли. Его ослепило мельтешение тысячи других лиц. Вместо них он стал рассматривать шествие.
Если б они были в Безопасности, и Муркатто с Трясучкой были арестантами, Дружелюбный безо всяких сомнений определил бы по выражению лица северянина, что тот хочет её убить. Но это, более чем жаль, не Безопасность и здесь нет понятных Дружелюбному правил. Особенно раз в дело замешана женщина, ведь все они для него чужестранки. Наверное Трясучка её любил, и тот взгляд голодной ярости — как раз то, как любовь и выглядит. Дружелюбный знал, что они трахались, в Виссерине наслушался их вдоволь. А теперь, она должно быть трахается с великим герцогом Осприи — он был практически в этом уверен, хотя и не мог понять, что это меняет. Тут для него начинался тёмный лес.
Дружелюбный впрямь совсем не понимал еблю, а уж тем более любовь. По его возвращении в Талинс, Саджаам порой брал его с собой к шлюхам, и утверждал, что это награда. Отвергать награду казалось невежливо, сколь бы мало он её ни желал. по началу у него плохо получалось сохранять твёрдость члена. И даже позже, главное наслаждение от возни доставлял счёт числа тычков, прежде чем всё закончится.
Он попытался утихомирить свои разгулявшиеся нервы пересчитыванием цоканий копыт лошади. Походу лучше всего ему не встревать в щекотливые ситуации, оставить при себе беспокойства и позволить событиям течь своим чередом. Если Трясучка и убил бы её, Дружелюбному в общем-то один хер. Веришь, нет, полно народу мечтает её убить. Так и происходит, когда ты строишь из себя невесть что.
Трясучка чудовищем не был. Просто его уже достало.
Достало выставлять себя придурком. Достало, когда собственные добрые намерения ебут хуем в сраку. Достало перетирать себя из-за совести. Достало переживать из-за переживаний других. А самое главное до чёрта достало чесать свою морду. Он скорчил рожу вонзаясь ногтями в шрамы.
Монза была права. Пощада и трусость одно и тоже. Никто не награждал за добрые намерения. Ни здесь, ни на Севере, нигде. Жизнь — злая сволочь, и даётся тем кто берёт что захочет. Правда на стороне самых безжалостных, самых коварных, самых кровавых, и то как все эти мудаки её славят лишь подтверждает это. Он видел как она медленно проезжает впереди, на своём чёрном коне, с ветерком топорщатся волосы. Так или иначе, она во всём права.
И он собирался её убить, собственно только за то, что она трахается с кем-то ещё. Он представлял как закалывает её, зарубает её, режет её десятью разными способами. Он представлял отметины на её рёбрах и как он нежно просунет между ними лезвие. Он представлял порезы на её шее, и как его ладони точно лягут в их выемки и задушат её. Он думал, как будет здорово прижаться к ней ещё раз, в последний раз. Необъяснимо, почему ему приходилось столько раз спасать ей жизнь, рискуя при этом собой, чтобы сейчас размышлять как лучше эту жизнь оборвать. Оказалось правдой то, что говорил ему Девять Смертей — между любовью и ненавистью лишь лезвие ножа. Трясучка знал сотню способов убить женщину, и все они делали её одинаково мертвой. Вопрос представляло — где и когда. Она теперь всё время начеку, ждёт предательского кинжала. Может и не от него, но отовсюду. Их дохрена и помимо него, уж ему ли не знать. Рогонт всё понимал и оберегал её, как скряга свои запасы. Она нужна ему, привлечь все эти толпы на его сторону, и его люди постоянно на страже. Итак Трясучке оставалось ждать, и выбирать время. Но он вполне готов выказать терпение. Как сказала Карлотта — ничего путного не выйдет… в спешке.
— Держись поближе к ней.
— А? — Никто иной как великий Рогонт, ехал по его слепую сторону. Трясучка с трудом сдержался не расквасить кулак об его насмешивую, смазливую харю.
— У Орсо по прежнему есть друзья, здесь. — Глаза Рогонта нервно зыркнули поверх толпы. — Агенты. Убийцы. Повсюду опасно.
— Опасно? С виду тут всё так праздично.
