Роберт Джордан - Путь кинжалов
Андайя вскинулась, не в силах скрыть раздражения. Глаза Духары сузились: любое упоминание о мужчинах, имеющих дело с Силой, выводило ее из себя. Шеван прищелкнула языком, ну прямо как поддразнивающая подружек девчонка, а Велина нахмурилась, невесть почему решив, что поддразнивают именно ее. Все это забавляло, но они начинали забываться.
– Дела Айя несомненно важны, дочери мои, – промолвил Элайда. Она ни на йоту не повысила голоса, однако все присутствующие подались к ней. Положив фигурку птицы в большой, покрытый резьбой в виде роз и золочеными завитушками ларец, Элайда задумчиво выстроила все три стоявших на столе лакированных ларца – этот, другой, предназначавшийся для бумаг, и тот, где хранились письменные принадлежности, – в ровную линию и, дождавшись полной, ничем не нарушаемой тишины, продолжила: – Однако дела Башни гораздо важнее. Надеюсь, мои указы будут выполняться быстро. В последнее время я замечаю в Башне дух лености. Боюсь, как бы не пришлось поручить некоторых заботам Сильвианы. – Легкая улыбка Элайды как нельзя лучше соответствовала намеку на угрозу в ее тоне.
– Как прикажете, Мать, – шесть голосов прозвучали разом, и отнюдь не столь твердо, как хотелось бы их обладательницам. Даже лицо присевшей в реверансе Духары побледнело как мел. Двух Восседающих Элайда изгнала из Совета, а не менее чем полудюжине пришлось в знак покаяния выполнять унизительную для их звания работу, что именовалось Умерщвлением Духа. Лица Шеван и Седоре до сих пор каменели, когда они вспоминали мытье полов и бесконечную стирку. Но пока ни одна из них не была послана к Сильвиане для Умерщвления Плоти, и ни одной не хотелось. Каждую неделю два-три раза к Сильвиане являлись сестры, приговоренные к покаянию своими Айя или наложившие его на себя сами. Некоторые полагали, что лучше вынести порку, пусть даже болезненную, чем целый месяц убирать граблями сор с садовых дорожек, однако Сильвиана имела куда меньше снисхождения к сестрам, нежели к порученным ее попечению послушницам или Принятым. Побывав у нее, отнюдь не одна сестра пришла к выводу, что работа в саду – пусть хоть в течение месяца – все же предпочтительнее.
Женщины поспешили к выходу, стремясь как можно скорее оказаться снаружи. Восседающие ли, нет ли, но ни одной из них в голову бы не пришло подняться в покои Амерлин без прямого приказа. Элайда расправила полосатую накидку и снова улыбнулась, на этот раз удовлетворенно. Да, она была полноправной хозяйкой Башни. Как и подобает Престолу Амерлин.
Однако прежде чем Восседающие успели уйти, слева открылась боковая дверь, и в кабинет вошла Алвиарин. Узкая белая накидка Хранительницы почти пропадала из вида на фоне ее шелкового платья, в сравнении с которым наряд Велины показался бы тусклым.
Элайда почувствовала, как ее улыбка превратилась в гримасу и тут же истаяла. В одной руке Алвиарин держала лист пергамента. Она отсутствовала почти две недели, исчезла из Башни, не сказав ни слова, не оставив записки. Даже ее отъезда никто не видел. Элайда уже не без удовольствия представляла себе ее замерзшей, погребенной под сугробом или провалившейся под лед.
Шесть Восседающих неуверенно замялись, когда Алвиарин встала на их пути: Хранительнице, даже столь влиятельной, не пристало преграждать дорогу членам Совета Башни. Велина, обычно владевшая собой лучше других, почему-то вздрогнула. Алвиарин бросила холодный взгляд на Элайду, внимательно присмотрелась к Восседающим и все поняла.
– Я думаю, ты должна оставить бумаги мне, – сказала она Седоре тоном, едва ли более теплым, чем снег за окном. – Сама ведь знаешь, Мать тщательно продумывает свои указы. Если она изменит свое мнение насчет уже подписанного, это случится не в первый раз. – И Алвиарин протянула руку.
Седоре, выделявшаяся самонадеянностью даже среди Желтых, отдала папку почти без промедления.
Элайда в ярости стиснула зубы. Значит, Седоре мало того, что она пять дней кряду не вылезала из прачечной? Ну что ж, можно найти для нее и менее приятное занятие. Например, заставить чистить выгребные ямы. Или все-таки послать к Сильвиане?
Алвиарин быстро захлопнула за ушедшими дверь и направилась к Элайде, на ходу перебирая в папке бумаги. Указы, которые Элайда подписала, надеясь, что Алвиарин мертва. Разумеется, она не полагалась на одни надежды. Сине Херимон – Элайда остерегалась говорить с нею, ведь кто-нибудь мог увидеть и рассказать Алвиарин, если та все же вернется, – так вот, Сине Херимон наверняка действовала как надо, и след предательства должен был привести ее к Алвиарин Фрайден. Но Элайда надеялась. О, как она надеялась!
– Думаю, это можно оставить, – бормотала себе под нос Алвиарин, перелистывая указы. – Но не это. И не это. И уж всяко не это! – Она скомкала лист – указ, скрепленный подписью и печатью Амерлин, и с презрением бросила на пол.
Остановившись рядом с золоченым креслом Элайды, на высокой спинке которого красовалось выложенное лунными камнями Пламя Тар Валона, Алвиарин бросила папку и собственный пергамент на стол, а потом с размаху залепила Элайде такую оплеуху, что у той из глаз искры посыпались.
– Я думала, Элайда, мы с тобой обо всем договорились, – прозвучал леденящий голос, в сравнении с которым бушевавшая снаружи вьюга показалась бы теплой. – Мне известно, как уберечь Башню, и я не потерплю, чтобы ты творила новые безумства за моей спиной. А вздумаешь упорствовать, так тебя низложат, усмирят, и ты будешь вопить под розгами на глазах у всех послушниц и даже служанок.
Усилием воли Элайда заставила себя не схватиться рукой за щеку. Требовалось соблюдать осторожность. Сине еще не докопалась до искомого, в противном случае непременно бы пришла. А Алвиарин вполне могла рассказать Совету о злосчастной попытке похищения ал’Тора. Чего с избытком хватило бы и для низложения, и для усмирения, и для публичной порки. Но Алвиарин держала ее на крючке не только по этой причине. По приказу Элайды Тувин Газал вела пятьдесят сестер и две сотни гвардейцев против Черной Башни. Посылая ее, Элайда не верила, что там найдется более двух-трех мужчин, способных иметь дело с Силой. Но будь их там даже сотни – при мысли о чем у нее скручивало узлом желудок, – она все равно надеялась на Тувин. Предвидение ясно показало ей Черную Башню, гибнущую в крови и пламени, и победно шествующих сестер. Ясно, что это предсказывало победу Тувин, каким бы образом ни удалось ее одержать. Более того, согласно тому же Предсказанию, Башне предстояло возродить древнюю славу под ее властью, а ал’Тору – преисполниться трепета перед ее гневом. Алвиарин слышала слова, сорвавшиеся с уст Элайды, когда ее охватило Предсказание. Слышала, но забыла или не придала им значения. А потому занялась шантажом, так и не поняв, что обречена. Элайда терпеливо ждала, зная, что заставит Алвиарин заплатить за все. Но пока ей следует хранить терпение. До поры.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
