Оливер Джонсон - Последняя Утренняя Звезда
У стражника была железная жаровня, полная ярко пылавших деревянных обломков; увы, пламя давало не слишком много, только слегка унимая колючее жало ветра. Глаза человека болели от непрекращающихся ледяных порывов северного ветра и усилий в умирающем свете дня заметить любое необычное движение на далеком горизонте. Каждый из снежных шквалов, несущихся к городу, мог скрывать в своем сердце ужасного врага.
Когда он уже решил, что скоро будет слишком темно и можно будет уйти, стражник заметил движение где-то там вдали, за гранитным волноломом, который когда-то защищал суда, стоящие в порту, от ярости моря. Он уставился в темноту: что бы это ни было, оно должно появиться опять. Прошло пять минут. Теперь в щель между восточными утесами и верхушкой волнолома он увидел то, что видел раньше.
Человек ведет на поводу лошадь, на которой сидит всадник. За ними, на сером льду стражник увидел что-то совершенно новое: быть может это была темная волна, шириной не меньше мили, как если бы море внезапно разморозилось и выпустило из себя единственный темный вал, медленно катившийся в направлении острова. Он мигнул, пытаясь избавиться от летящего в глаза снега, потом посмотрел опять — и не увидел ничего, возможно это был еще один шквал.
У стражника был медный горн, лежавший на замерзшем парапете, и приказ подуть в него, если кто-то или что-то появится на востоке. Какое-то время он колебался: безусловно сержант имел в виду, что надо подуть только в том случае, если появится армия, а не два человека с лошадью. Тем не менее он был солдатом и привык подчиняться приказам, не рассуждая. Он откинул шерстяной капюшон, защищавший лицо, поднес мундштук к губам и выругался, когда замерзший металл приклеился к коже, резко рванул горн, оторвал его — и почувствовал вкус собственной крови. Дунул, и никакого звука, кроме его собственного замерзшего дыхания: лед забил все внутренние трубы, стражник зло отбросил горн в сторону. Он опять беспокойно посмотрел вперед, спрашивая себя, что бы это могло быть. Чужаки приближались, они уже были в порту, совсем недалеко от первого разбитого корабля. За ними катилась еще одна черная волна, преследующая их как демон, налетевший с востока.
Стражник вприпрыжку спустился по каменной лестнице и бросился к воротам. Пробегая мимо окованных железом дубовых дверей домика стражи он закричал во весь голос, но никто не отозвался: либо люди внутри мертвецки пьяны, либо уже ушли и спят в теплых квартирах.
Он открыл железный глазок, вделанный в ворота, и опять посмотрел на причал и пустынный порт. Два человека были уже совсем близко, они осторожно шли мимо замороженных остатков кораблей флота, нагибаясь под якорными цепями, с которых свисали целые ожерелья сосулек. Потом они исчезли из вида, закрытые стеной одного из зданий порта. Было ясно, что они шли к пологому подъему, который ведет из порта в док, а потом в город. Спустя несколько секунд они вновь появились, копыта лошади с трудом шли по обледенелым камням подъема, ведущего к городу.
Оба, и тот, кто вел лошадь, и всадник, наклонили головы, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра. Тем не менее они шли и шли, ломясь сквозь ветер, пока на оказались у огромных двойных ворот Имблевика, на первый взгляд не подозревая, что стражник наблюдает за ними в глазок.
Стражник заметил, что один из рукавов человека, ведущего лошадь, пуст. У чужака была черная, с проседью борода, и усталое лицо человека, измученного долгой дорогой.
Всадник ехал без седла. Голова и тело были завернуты в волчий мех. Сейчас он выпрямился, хотя, когда стражник увидел его в первый раз, он сидел, сутулясь. Как если бы он внезапно проснулся, когда увидел стены города перед собой. Всадник повернулся направо и налево, как если бы осматривал укрепления крепости. И он, тоже, казалось не обращал внимание на лицо, глядевшее из щели в нескольких футах от него. Потом он повернулся и поглядел на ворота, и из-под волчьего капюшона на стражника поглядело мальчишечье лицо, с синими от мороза щеками.
Конь заржал, как если бы просил у невидимых за воротами хозяев пустить его внутрь.
Шум заставил стражника встрепенуться. — Кто пришел? — прохрипел он слабым голосом, почти заглушенном свистом северного ветра. Неожиданно услышав голос оба человека вздрогнули, как если бы их ударили по лицу.
— Это Имблевик? — спросил человек постарше, повысив голос, чтобы перекричать вой ветра.
— Да, он, — резко бросил стражник. — Откуда вы пришли?
Однорукий не ответил сразу, но повернулся и поглядел назад во все более сгущающуюся темноту над бескрайним полем льда, как если бы пытался разглядеть место, из которого они вышли, как если бы ему надо было увидеть его чтобы на поверить в то, что они действительно пришли из такого далека. Наконец он повернулся и заговорил опять, на этот раз почти шепотом, так что стражник с трудом услышал его. — Из Суррении.
— Суррении? Но до берега десять лиг!
— Да, мы шли две ночи и два дня. — Его голос настолько ослабел от усталости, что стражнику пришлось прижать ухо к глазку, чтобы услышать его. — Вчера я испугался, что мы проскочили Галастру и все дальше и дальше уходим в открытый океан, и скоро окажемся там, где лед не сковал море, на краю мира. И утонем. Слава Ре, этого не произошло. Потому что, когда свет умер на западе, я увидел Белую Башню, светящуюся как маяк всего в двух милях от нас, и понял, что мы в безопасности.
Стражник наконец-то собрался с мыслями. — Ждите здесь. Я приведу сержанта, — сказал он.
Лицо Гарна перекосила кривая усмешка. — Мы не уйдем отсюда, солдат, некуда идти. Но побыстрее, ветер и так холодный, а когда стемнеет мы просто замерзнем.
С железным лязгом глазок закрылся. За все это время Фазад не сказал ни слова, но постоянно глядел через плечо на отдаленный волнолом, за которым укрылись волки, которые, почуяв людей, не осмелились подойти ближе, пока еще было светло. Мальчик набрал полную грудь холодного воздуха, его лицо сморщилось. — Насколько я помню, ты говорил, что здесь нет Червя?
— Так я слышал, — пожал плечами Гарн, отворачиваясь от глазка.
— Понюхай воздух, — скомандовал Фазад.
Лицо Гарна искривилось, но он покорно вдохнул, наморщив ноздри. — Не чувствую ничего, кроме старой рыбы и корабельной смолы, — наконец сказал он.
Фазад покачал головой. — Ну, а я чую их. Развевающиеся саваны, могильная земля, плесень. Немертвые уже здесь.
Гарн опять втянул носом воздух. Ничего. Но во время путешествия Фазад не однажды доказал, что у него шестое чувство совсем не как у человека. — Раздающие Причастие не могли нас обогнать. Мы не видели их с того времени, как ушли из Дарвиша.
