Наталия Мазова - Золотая Герань
С улицы падал свет фонаря – Маре вполне его хватало. Она торопливо перелистала книжку, ища любимое…. Да, вот оно, под номером двадцать четыре:
Что в одиночестве моем, любимый,
Мне помешало думать о тебе?
Влюбленных смех и поцелуев звуки,
Что с улицы слышны.
Не для меня
По лунным нитям мотыльки ночные
С небес спустились.
– С тех пор, как тебя нет рядом, мне горько об этом помнить, – тихонько прочитала Мара, глядя на соседнюю страницу.
– Старательно каждый вечер пытаюсь забыть об этом….
Ночь молчала. Но странно напряженным было это молчание – словно там, во тьме, кто-то чего-то тревожно ждал….
Она снова зашептала, словно заклинание, водя по странице уголком фотографии:
– Мака дурманнее взгляд твой и речи,
Розы нежнее губы скупые.
Воспоминаний букет, перевитый
Жесткой осокой, руки мне режет.
Чертополох открывает под утро
Взгляд свой лиловый, но кто мне ответит:
Что за цветок расцветет в моем сердце
В день, когда снова с тобою увижусь?
….странно, раньше она как-то проскальзывала мимо этого стихотворения, но сейчас словно кто-то нарочно заставил ее обратить внимание именно на него….
– Что за цветок расцветет в моем сердце? – растерянно повторила Мара, слепо глядя в ночь. – Не спрятать голодного взгляда под затканным звездами газом…. Не спрятать греховных мыслей под вымученной насмешкой…. Не спрятать имя Мария под скромным вседневным Мара и тела не упокоить под грудой опавших листьев…. боже мой, что это, это ведь не Лю Тун! Восемь строк, это же лисан! Это…. Йе Мол? Или я сама?!
И в этот момент она в первый раз почувствовала, как шевельнулся в ней ребенок Лазора.
….Утром Мару разбудил голос матери:
– Ты только глянь в окно! Вчера еще ни зелениночки, а сегодня как по заказу – и сирень, и рябина! Дождик, что ли, ночью прошел? Да нет, я сплю плохо, услышала бы…. А у соседнего дома как стояли голые, так и стоят….
Маре стало страшно. А почему – она и сама не умела объяснить!
Сухая весна сменилась таким же сухим летом. Горели хлеба на полях, горели смолистые сосны в сухих как спички лесах….
Огонь терзал землю, и она терпела покорно, как все прощающая мать.
В начале июля Мара с успехом защитила диплом. Ей тут же дали рекомендацию в аспирантуру, но было очевидно, что поступление придется отложить как минимум на год, а скорее всего на два….
Все в ней, как в природе, высохло и перегорело. Вестей от Лазора по-прежнему не было, и она уже почти была готова поверить тому, что говорила о нем мать…. Из поликлиники в Плескаву ушел запрос для подтверждения данных о генофонде и получен совершенно неожиданный ответ: человек по имени Лазор или Лодор Угнелис никогда не был прикреплен ни к одной поликлинике города!
– Ты сама видела у него этот зеленый паспорт? – безжалостно допрашивала Мару мать. – Никакой он не журналист, этот твой Лодор, а самый настоящий проходимец! Скрылся, а ты страдай! Ничего, осталось два месяца….
Но все произошло гораздо раньше. Схватки у Мары начались вечером двадцать пятого августа, в день, когда духота в Дверисе стала уж вовсе нестерпимой. Ее быстро отвезли в лучшую клинику, но после укола схватки не ослабились – по всем признакам это были настоящие роды, хотя до срока, назначенного природой и врачами, оставался еще целый месяц….
– Мало того, что от неизвестного отца, так еще и недоносок! – качала головой акушерка. – Девочку жалко, такая ведь славненькая! Доктор Йинара, ну пусть он будет у нее как бы не в счет! Три с половиной в карте написано, вот и сочтем его за половинку, а она пусть рожает своих троих от хорошего мужа….
– Вы ничего не понимаете…. – шептала Мара, закусив губы от разрывающей тело боли. – Просто маленький Лодор устал ждать там, внутри….
Она мучалась целую ночь – а за окном в землю били молнии и бушевала над городом запоздалая, никому уже не нужная гроза – первая и последняя в этом огненном году. Все кончилось с рассветом, когда первые лучи солнца упали в окно родильного зала…. лезвие золотое….
– Девчонка! – как из тумана донеслось до Мары. – А ведь по всем показателям должен был быть мальчишка!
– А ей и не бывать женщиной, – раздался презрительный ответ. – Даже если выживет, то дефицит массы, плюс генофонд отца неизвестен – верная стерилизация. Что делать будем? По закону таких можно не выхаживать….
– Крепкая ведь, живая, – возразил еще кто-то. – Пусть себе живет, раз уж зародилась….
Бешеный ало-золотой туман захлестнул Мару.
– Если умрет моя дочь, – произнесла она сквозь марлевую маску каким-то чужим голосом, холодно и отчетливо, – умру и я.
Даю вам честное слово, что у меня начнется кровотечение, которое вы не сумеете остановить! Не боитесь пойти под суд? – и потеряла сознание….
Ребенок выжил. Да и могло ли быть иначе с дочерью Лазора?
Уже на следующий день к ней пустили отца – мать не смогла вырваться с дежурства. Отец выглядел смущенным.
– Знаешь, тут вчера утром принесли телеграмму…. по всему видать, от твоего Лодора. Но в высшей степени странную – вот, гляди сама, – он поднес бланк к ее глазам, и Мара вздрогнула, прочитав:
„АВЕ МАРИЛЛИЯ ДОЧЬ НАЗОВИ ЛИНДОЙ“
Подписи не было.
– Откуда он мог узнать?! – отец вскочил со стула, сиделке пришлось тронуть его за плечо, чтоб не беспокоил родильницу. – На месяц раньше, и ждали сына….
Мара глянула на него с каким-то новым, незнакомым выражением.
– Да будет так, – спокойно ответила она. – Теперь я знаю, что у меня есть дочь по имени Линда Угнела. Да, она будет носить фамилию своего отца, даже если это не настоящая его фамилия. Я так хочу.
– Но мы уже решили крестить ее как Элеонор, по дню рождения…. – в первый раз в жизни Имар Юлантис смешался перед своей дочерью, доселе воском в его руках.
– Тоже хорошее имя, – ответила Мара столь же спокойно. – Святая покровительница Гинтары, как-никак. Что ж, пусть будет Линда-Элеонор – великолепное имя!..
Потянулись послеродовые дни. Мара оживлялась, лишь когда маленькую Линду приносили ей для кормления и общения. А остальное время было заполнено лишь слабостью, мелочной опекой сиделок – и воспоминаниями. После рождения дочери они с новой силой нахлынули на Мару, и теперь, прекрасно зная, что Лазор уже никогда не вернется, она изнемогала под их гнетом.
В ночь на первое сентября Мара внезапно проснулась – сиделки в комнате не было, отлучилась куда-то. Превозмогая слабость, она впервые без посторонней помощи встала с кровати и сделала два шага к окну. Крупные звезды конца лета глядели ей в глаза, тревожно мигая….
