Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира
Я поплелся к какому-то поселению, находящемуся от меня примерно в трехстах метрах. За моей спиной была высокая стена, высотой более двух метров, за которой ничего не было видно и ничего не слышно. В стене не было ни дверей, ни окон и я так думал, что это стена, отделяющая все поселение от внешнего мира.
— Куда я попал? — крутился в моей голове извечный вопрос человека, проснувшегося неизвестно где.
Я вошел в первый попавшийся мне проулок и поразился тому, что увидел. Это был огромный торговый двор, вымощенный камнем. По широкой дороге ходили разномастно одетые люди в накидках, римских тогах, коротких рубахах в виде мешков с дырками для головы и для рук. По сторонам дороги виднелись маленькие лавки, около которых толпился и рядился народ.
— Ни дать, ни взять — Древний Рим, — промелькнуло у меня в голове.
Вдруг кто-то закричал на меня и палкой спихнул с дороги на обочину.
Мимо меня прошествовал вооруженный человек в блестящем шлеме с копьем в руках и коротким мечом на поясе. За ним шесть человек несли носилки с каким-то упитанным человеком в римской тоге с пурпурной полосой, как у сенатора.
Я шел вдоль торговых рядов и захлебывался слюной. Прошло, вероятно, немало времени, и я успел проголодаться. Везде в лавках виднелись овощи и разные фрукты. Продавалось и сырое мясо. Что-то жидкое было в больших кувшинах. Еще продавался хлеб в виде больших лепешек и маленьких хлебцев типа ватрушек.
Гуляющий народ частью ходил чопорно, свысока приглядываясь к товарам и отдавая команды подбегавшим к ним от лавок людям. Другие люди, попросту говоря, кусочничали, как говорила моя покойная матушка, то есть ели на ходу овощи и фрукты с хлебом или быстро ели что-то завернутое в сочень. Совсем как у нас, когда на улице давятся хот-догом, обливаясь и обмазываясь кетчупом, майонезом и осыпая себя и других соломкой из морковки.
Я вслушивался в их речь и ничего не мог понять. Это не кино, чтобы «Их говор французский понятен вдруг мне и сам я француз, капитан де Тревиль…». Я внимательно слушал и вытаскивал знакомые звучания: номине, сатем, латем, кайзер, спирит, дойм, патер. Если я не ошибаюсь, то это латынь. Ин номине латем эт спиритус сатем. Еще из института запомнилось — во имя Господа и спиртного духа.
Римляне были латинянами и говорили на латыни. Хотя, латиняне это одно из италийских племен, но как-то так получилось, что их язык стал языком межнационального общения, можно сказать — даже объединения многих народов в один народ.
Рим — это смешение наций, народностей, рас, каст. Все они объединены одним общим званием гражданина Рима и каждый из них — римлянин.
И законы у них суровы. Дура лекс — сет лекс. Закон суров (дурной), но он закон! Укради сейчас булку хлеба и тут же тебе оттяпают руку, а она мне нужна, да и, кроме того, у них в ходу тот же принцип, что и сейчас — незнание закона не освобождает от ответственности.
Можно подработать, но как можно подработать, не зная языка и не будучи привычным к тяжелой физической работе? Цивилизация нас испортила и если сравнивать на выживаемость нас — цивилизованных людей и римлян — как исторических людей далекой эпохи, то сравнение будет не в пользу современных людей. Хотя мы и живем по одним законам — хомо хомини люпус эст (человек человеку волк) — римлянин не задумается о применении грубой физической силы для того, чтобы получить желаемое ему. И он получал это.
Я сравнил себя с римлянами и не почувствовал какой-то ущербности по сравнению с ними. Я выше их всех почти на голову. Как миллиардер Прохоров по сравнению с нашим тандемом. Силой меня Бог тоже не обидел, а во время службы в армии показывали, как биться в штыковом бою и как расквасить сопатку противнику. Так что, если бы мне сегодня не врезали сзади по голове, то неизвестно, кто кого бы повозил по земле.
Сейчас мне нужно было утолить жажду и успокоить головную боль. Я нашел водоколонку, выливающую воду прямо из стены дома на улицу в сточную канаву и умылся в ней, но почему-то мне не понравился запах этой воды, и я не стал пить ее. Проходившие мимо меня люди плевались и называли меня барбари. Барбари это знакомое слово. Барбара суть есть Варвара, а барбар аналогично есть варвар.
Пока я не осмотрелся вокруг, придется заниматься попрошайничеством, чтобы прокормить себя. Я встал у дороги, протянул руку и стал говорить по-немецки:
— Майне херрен, гебен зи мир бите брот эссен. Ихь эссе нихьт цвай таге. (Господа, дайте мне покушать хлеба, я не ел два дня).
Люди равнодушно проходили мимо, совершенно не обращая внимания или показывая на меня пальцем и что-то объясняя своим чадам, вероятно, на моем примере воспитывая их, типа, будете неумеренно пить и жрать, то будете вот так же стоять у дороги с протянутой рукой.
Какой-то толстый мужик в белой тоге остановился около меня и начал произносить речь, указывая пальцем на меня. Похоже, что он признал во мне мигранта и обличал во всех грехах и в самом главном из них — понаехали тут. Собравшиеся люди то молчали, то угрожающе шумели, надвигаясь на меня. Я стоял и думал, что мне лучше сделать — крикнуть — Бей его! — и удариться в бега или все-таки сначала врезать этому в белой тоге.
Наконец, толстый умолк и ушел, так же равнодушно и разошлась толпа, переключив свое внимание на другой объект. Проходивший мимо меня маленький пацанчик в тоге и держащийся за руку красивой женщины, бросил в меня недоеденную булку, наверное, сил больше не было есть.
Только я наклонился, чтобы поднять брошенную мне милостыню, как кусок перехватил какой-то чумазый и кучерявый пацаненок, который помчался по маленькому переулку. Боже, как я разозлился. Я нагнал пацанчика очень быстро. Он делал пять шагов, а я два. Я схватил его за руку, вырвал из нее хлеб и, не отпуская его руки, разделил хлеб пополам. Пацану я отдал половину, а вторую стал кушать сам. Мальчик сверкал черными глазами и уплетал хлеб, не пытаясь вырваться от меня. Затем я отпустил его руку и присел у стены дома, где мы остановились.
Пацан вдруг отрицательно замахал руками, схватил меня за руку и потянул в сторону. И верно, через несколько минут из-за стены кто-то выплеснул помои прямо на дорогу. Вот здорово бы меня окатили помоями в том месте, где я только что сидел.
Глава 17
— Ви хайст ду? (Как тебя зовут?), — спросил я мальчика по-немецки и, видя, что он не понимает, переиначил вопрос. — Ви ист дайн наме?
— Наме, номине? — переспросил, оживившись, паренек и, ткнув пальцем себе в грудь, гордо сказал, — Птолемей.
— Птолемей, Птолемей, — повторил я два раза и сказал, ткнув ему пальцем в грудь, — ты — Толик, будешь Толиком, а я — Андрей, — и я ткнул пальцем себе в грудь.
