Татьяна Апраксина - Назначенье границ
— Buona sera![5] — выпад, батман… — «Отыди, Сатана»? Вы это мне, сударь? — нынче вечер открытий, не иначе. — Вы невежливы… — и платок на этом лице лишний; а вот лицо — знакомое. Этот человек не переоделся мушкетером, он мушкетер и есть. Из тех, кто слишком внимательно слушает проповеди Архиепископа Тулузского. — Вам лучше отдохнуть… Не спорьте, вы утомлены… — и последний удар, повыше локтя. — Ваше Преосвященство, я взял на себя смелость принять в ваше отсутствие ваших гостей… и вы-то не будете поминать Сатану, я надеюсь?
Единственной причиной, по которой епископ Ангулемский не впал в черную меланхолию при виде Пьетро ди Кастильоне, было то, что проклятая меланхолия никогда не появлялась, когда была нужна. А в здравом уме и твердой памяти канцлеру было неловко спрашивать взрослого человека, дворянина и генерала его собственной (хорошо, королевской) армии, не принадлежал ли кто из его, генерала, предков к славному семейству кошачьих и не от этого ли предка унаследовал ди Кастильоне привычку тащить в дом всякую добытую им живую и полуживую дрянь. Потому что арелатцы не в счет, мы с ними и так воюем, с романцами тоже можно что-нибудь придумать, в конце концов, они, скорее всего, действовали по собственной инициативе, до Равенны далеко, получить приказ они вряд ли успели… а вот что прикажете делать с «крестоносцами» архиепископа, двое из которых, вдобавок, живы?
Ну что ж, последуем примеру бедной дочери лесничего: горох в один мешок, гречку в другой, золу — в огород, гальку — на садовую дорожку. Охрану подозвать, нет, сударь, я не совсем сошел с ума, я не езжу по этому городу только с кучером и секретарем, да и кучер-то не совсем кучер. Трупы — в пустой дом, живых — связать и туда же, если пришли в себя, оглушить. Одному остаться, стеречь. Вы — в резиденцию, за людьми. Сколько считаете нужным. Да, генерал, я тоже все заметил. В особняке была прислуга, хоть и немного, была охрана, хоть и небольшая. А на шум не высунулся даже привратник. Так что перемещаться к камину мы погодим. Мы подождем здесь, благо карета велика, секретарь может пересесть на козлы, а погода — весенняя.
— Как жаль, что вы не дама… — сказал канцлер. — Если бы меня застали перед собственным домом в карете с дамой, я всегда мог бы сказать, что она мне исповедовалась…
Поймет?
— Beneditemi, o padre, perché ho peccato…[6]
Понял. Если Марк жив и здесь, я теперь могу об этом молчать. Если под Рагоне действительно случилась чертовщина, я могу об этом молчать. Дьявол облизнулся, облизнется и Трибунал.
— Сколько вы не исповедовались, пока не важно. Скажите, что произошло — и почему вы предпочли искать меня тайно? Где генерал де ла Валле?
— Генерал де ла Валле, я полагаю, погиб. Пропасть я решил, предположив, что явное возвращение повредит и мне, и вашему племяннику, — ди Кастильоне созерцал свои перчатки. — Что произошло… на это не так уж просто ответить.
— Моему племяннику… — епископ кивнул. — Для суда достаточно двух свидетелей, если я вас правильно понял. Значит то, что вы видели, тоже можно определить как колдовство. Предварю ваш вопрос. Мой племянник ночью перед боем наблюдал с холма огромную вражескую армию, которой на самом деле в долине еще не было. Он показал эту армию генералу де ла Валле — генерал увидел то же самое и, по словам Ренье, ничуть не удивился.
— Вероятно, юноша что-то напутал. Марк говорил о том, что три армии выйдут в долину после рассвета, так и получилось.
Епископ Ангулемский посмотрел на грешника так, словно тот только что признался, что возжелал жену, вола, осла и самого соседа. Темноволосый романец внимательно разглядывал обитую бархатом стенку кареты за правым ухом собеседника.
— За пять часов до заседания штаба Марк де ла Валле по настоянию Ренье поднялся на один из холмов и наблюдал с него «море огней», как выразился мой поэтичный племянник. И это зрелище не исторгло из него ничего серьезней вялого «черт побери».
— Вряд ли три армии всю ночь ходили туда и обратно, — Пьетро усмехнулся — только выдох, правильное лицо с четкими мелкими чертами осталось неподвижным, словно полированный мрамор. — Вот только я утром своими глазами видел как арелатцы двигались в сторону Рагоне. Не только видел, но и ощущал, если вы меня понимаете. Они успели перестроиться и пытались занять единственную удобную позицию — их даже почти подталкивать не пришлось. Что же касается Марка… сьер Дювивье, вероятно, спутал предельное удивление с его отсутствием.
— Вам трудно предположить, что они ходили туда и обратно? А в то, что они прошли десятки лье по нашей территории, не оставив следа, вам поверить легко? Я не говорю про огонь с неба, вы его, скорее всего, тоже ощущали. — Хотя, возможно и в степени недостаточной… почему все не наоборот, почему он не может выяснять сейчас у Марка, что делал генерал ди Кастильоне… и даже не обязательно покойный.
— В летающие армии мне поверить куда легче: генерал де ла Валле сказал, что так будет — так и случилось. Огонь с неба я наблюдал с достаточно дальнего расстояния, Ваше Преосвященство, и отчасти сожалею об этом.
— Что именно говорил де ла Валле? И когда? И почему сожалеете?
— За несколько минут до нашего прощания командующий сказал, что к утру вражеские войска окажутся в окрестностях Рагоне и будут этим весьма огорошены. Столкнувшись с противником, они — особенно франконцы — могут попытаться отступить или и вовсе потеряют голову и рассеются по округе. Мы не должны этого допустить. Приказ, как вы понимаете, звучал очень странно. Но мы его выполнили. Сожалею же… — Пьетро повернул голову к маленькому окошку, забранному цветным стеклом. — В этом случае нам не пришлось бы задаваться одним и тем же вопросом.
Что с Марком. И что он сделал…
— Почему он был в этом уверен? На что он ссылался? На моих людей?
— На заседании штаба он ссылался именно на вашего человека с той стороны.
— А в разговоре с вами?
— На помощь того, кого можно было бы назвать дьяволом. Почти…
— Он сказал «почти» или это ваши выводы?
— У Марка появилась роза, большая белая роза, словно только что из Толедо или с королевского герба. Я спросил, неужели это нам поможет? Он кивнул. Я пошутил, что, должно быть, ему встретился патриотический дьявол. Он ответил, что я почти прав. Не думаю, что слово «почти» относилось к патриотизму…
Епископ задумался.
— А почему вы спросили его про цветок?
— Его невозможно было не заметить.
— Графу де ла Валле неоткуда было взять розу к северу от Реймса?
— Нет. Он бы нашел, и время года с местом не стали бы помехой… — Пьетро подавил усмешку. — Ваше Преосвященство, окажись у меня сейчас в руках Святой Грааль, вы смогли бы подумать только, что после недавнего поединка мне неоткуда было взять посуду?
