Антон Соловьев - Королевство свободных
Однако о спонтанности решения говорить все-таки нужно с осторожностью. Возможно, гением дона Лумо было разработано несколько сценариев развития событий этой трагической ночи. В сценариях была предусмотрена и гибель новоявленного короля во время покушения в королевских покоях, а также гибель короля во время контрштурма знатных талбекских домов. В принципе, сценарий развития событий, согласно которому король так или иначе погибает, более всего устраивал дона Лумо.
Попробуем же представить, что могло последовать за этим. Здесь, как мне кажется, могло существовать два варианта. Согласно первому, после смерти самозванца место наместника занял бы человек, угодный «Людям Крипты». Во втором случае — и он наиболее любопытен — место погибшего самозванца занял бы человек дона Лумо. С учетом того, что самого самозванца, человека непримечательной внешности, отличимого только по шраму на лице (вот где эта примета действительно могла пригодиться), видели считанные люди, его место могла занять еще одна марионетка дона Лумо. И кто знает, не погиб ли убийца наместника в ту страшную роковую ночь. Это версию также развивает Пьер ле Дюк в книге «Десять смертей короля Ательреда II», хотя, как мне кажется, по крайней мере четыре из десяти приведенных им «смертей» могут вызывать у серьезных исследователей большие сомнения.
Что же касается реальных данных о числе убитых женщин, детей и стариков, то их число было значительно меньше числа убитых в тулузонской резне манихеев, инспирированной авиньским престолом веком раньше. Вообще же, исследуя эпоху средневековья, надо примирится с тем фактом, что эта история написана исключительно кровью невинно убиенных.
Глава VI. Иннокентий IV[11], милостью Божьей, папа Вселенской Церкви
Пробудился я, как всегда, от холода. Магда снова натянула на себя одеяло, оставив меня мерзнуть в одной ночной сорочке. Я открыл глаза и повернулся на левый бок. Попытался высвободить часть одеяла из-под ее широких бедер. Магда забормотала во сне что-то невнятное. Я просунул руку под одеяло и ущипнул ее за толстый зад. Магда перевернулась на другой бок, одновременно заворачиваясь в одеяло, аки гусеница в кокон.
Воистину женщины — орудия Темного. Мало того, что живет под крылом у самого папы, есть вдоволь и одевается так, как не каждая княгиня одевается, так еще и лезет своим любопытным носом, куда не следует, да еще мерзнуть по ночам заставляет.
Хвала Господу, не каждый день ее в резиденцию приглашаю, иначе от ее бесконечной болтовни я бы давно умом тронулся. Однако дело свое она знает. И знает весьма хорошо. Быть куртизанкой папы — это великое искусство. Взвалив на себя бремя забот обо всем христианском мире, папа лишен и семьи, и близких. Лишь изредка он позволяет себе побыть простым смертным. Да и то, чтобы никто этого не видел. Видеть не видят, конечно, но все равно по всему Авиньо болтают. Да и пусть их.
Я сел на кровати, потянулся, разминая затекшие мышцы и дернул за шелковый шнурок, висящий под самым балдахином. Не успел и глазом моргнуть, как тут же из соседних покоев понабежало слуг-дармоедов. Еще одна привилегия папы, коей более не удостоен никто из знатных людей, даже сам государь Мэнгера: спать в одиночестве. Хотя нет, говорят, что папа по ночам общается с Богом. Но не всегда, скажу я вам, не каждую ночь приходят благословенные Богом сновиденья. Чаще всего кошмары, суть которых мои страхи. Слаб человек. И я, сильнейший изо всех в яви, становлюсь слабейшим в сумрачном мире ночных грез.
Да еще, когда почиваю я с Магдой, от холода нередко кошмары приходят — все более изощренные и отвратительные. Особенно с тех пор, как я впервые услышал о нем. Уже все кардиналы да и вся паства за глаза называют его Губителем. А кто в откровениях святых носит такое прозвище, всем хорошо известно. Что ж, милостью Божией, все складывается так, как угодно святому престолу.
Терпеливо снося весь утренний ритуал: от омовения до утренней службы и завтрака, я прокручивал в уме донесения нашего соглядатая. Как и положено, скупые и лаконичные, они несли в себе гораздо больше, нежели иной мог разглядеть в этих письменах.
Что ж, воистину со мною Бог, если именно мне посылается такой враг. Ибо без ложной скромности скажу: я заслужил сего.
Завтрак проходил в молчании. Вернее, молчали слуги, разносящие пищу, я и два кардинала: Орсиньо и Сфорца, оба ромеи, как и я. А псаломщик читал «Послание апостола Павла», как нельзя лучше подходящее к сегодняшнему дню:
«Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся. Таковых удаляйся. К сим принадлежат те, которые вкрадываются в домы и обольщают женщин, утопающих во грехах, водимых различными похотями, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины. Как Ианний и Иамврий противились Моисею, так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере».[12]
Вспомнив про Пасху, я с трудом прожевал кусок вареной телятины и поспешил запить разбавленным вином. Немного полегчало. Авиньо с трудом покидал тенета праздника. Город очищали от мусора, пьяные и побитые ближними своими горожане медленно, но непреклонно возвращались к скорбным своим будням. Конечно, у нас на севере все проходит более благопристойно, нежели в погрязшем в ереси Саране.
…Я в сопровождении процессии двигаюсь к храму Апостола Павла. Все улицы, по коим пролегает мой путь из года в год, празднично украшены. Горожане стремятся перещеголять друг друга, украшая окна дорогими занавесями, выставляя в них самую красивую утварь. Если в каких домах есть балкончики, то люди стоят на них в праздничных одеждах и приветственно машут процессии. Некоторые подымают на руках детей, дабы я, как наместник Бога на земле, благословил сих невинных пока чад. И я благословляю, благословляю и еще раз благословляю, пока рука не начинает неметь от однообразно повторяющегося жеста. Но таков мой скорбный удел.
Далее праздничная служба в храме, коия заканчивается лишь поздно ночью. Без малого семь часов. И хорошо, хоть каноном предусмотрено, что я сижу в кресле, как и положено владыке. Но мне от этого не легче, ибо сменяющиеся друг друга молитвы действуют на меня так же, как капли, коими время отмеряется в клепсидре.
