Руфи Руф - Ля-ля, детка!
От него шла постоянная демонстрация угрозы физической расправы. Для этого он подходил слишком близко — "нависал", припирал к стенке, всем видом показывая, что сейчас побьет… При этом нервные резкие движения, исказившийся голос отнюдь не поднимали настроение. Замахивался кулаками, колотил по кухонной столешнице, так что посуда падала на пол, а борщ проливался на клеенку и стены. С размаху, с рвением олимпийского многоборца, швырял в меня предметы… Например, свои тапки на тяжелой резиновой подошве. "О, ес! В яблочко!". Больно? Пофигу. Они могли попасть в висок, шею, живот, больно ушибить косточку на ноге — он на это внимания не обращал.
Смешно вспомнить, что я родилась смелой и веселой. Сейчас бы этого про меня никто не сказал. Мои счастливые качества в семье не поддерживались. Наоборот, мои родители желали видеть полное и безоговорочное подчинение. Не только не помогали хорошим личным примером и любовью преодолеть внутренние пороки. Так еще и злорадствовали, когда у меня что-то шло не так. С друзьями, с работой — неважно. "А! Мы так и знали что из тебя ничего не выйдет!". "Ты никому не нужна!", "Всем на тебя наплевать!", "Не зря у тебя нет друзей! Это все из-за твоего характера!!!". О-ляля! Прямо, как дети. Злые, обиженные дети.
Мое уважение к себе растоптано. Достоинство девушки и женщины унижено и раздавлено многократно. Жестокие побои — на каждом году моей жизни. Били и на горшке, и голой, когда я переодевала лифчик в своей комнате. Лупили в двенадцать лет ногами в тяжелых уличных ботинках по женским органам… По почкам, яичникам, матке и пояснице — да еще во время телефонного разговора с приятелем, не прекращая в процессе избиения веселую беседу! За что на этот раз? Думаете, я сделала что-то ужасное? Вовсе нет. Просто я уже несколько месяцев на тот момент не разговаривала с крюгером. А не разговаривала потому, что до этого он тоже сильно избил меня… и я решила, что с меня хватит любого общения! И вот, я просто проходила мимо. Меня ударили больше чем два раза: три, четыре, пять раз… Ушибли переднюю лобковую кость, а у ведь меня тогда еще даже не начались месячные. А долбаные, сраные милиционеры, которых я через двадцать лет вызову на подобное избиение, будут спрашивать: "Зачем вам это надо?". С осуждением, непониманием, как будто я сама виновата. Выходит, если обидчика нельзя посадить, то и милицию вызывать не следует?!! — Одни слова — для прессы, другие — для потерпевших, так что ли?! Мать и сестра не дали показаний против него. Потому что мы слишком привыкли жить в кошмаре. Потому что уже ничего нельзя исправить и вернуть назад! Мать говорит: "Нельзя помнить плохое!". Она добавляет: "Тебя никто не бил!!!!". А потом: "Разве тебе поможет, если я признаю, что тебя били?".
13. ШКОЛА
Любовь, дружба, издевательства сверстников… Мы дети — такие жестокие, особенно — когда нет жестокости к нам. Ладно там семья. На ней не сходится клином свет. Но чтобы нравиться друзьям нужна приятная внешность. На фоне красоток я смотрелась убого. Если бы была возможность как-то украсить себя одеждой, я бы сделала это. Но такой возможности не было. Чтобы купить себе новый свитер за семь-восемь советских рублей, весенние туфли, лак — в подарок маме на Восьмое марта, я собирала бутылки. Сдавала их и покупала себе какую-то мелочь. В какой-то мере, это была моя работа: я бралась за неё, если мне было нужно что-то купить. С возрастом у меня обнаружился не только недостаток гормона роста, но и недостаток других гормонов. В тринадцать — кожа землистая, белая, серо-желто-зеленого оттенка, с фиолетовым отливом. Любое знакомство со мной людей постарше начиналось с фразы: "А что это ты такая… бледная?". Теперь, после двадцати пяти люди говорят при знакомстве немного другое: "А почему ты такая измученная?". Прыщи переходного периода, синяки и круги под глазами, прямые тонкие рассыпающиеся волосы, кривые ноги, которые лишь потом станут ровнее… До этого мама на полном серьёзе предлагала поставить мне аппарат Илизарова. Это значило сломать мои голени хирургическим молотком и закрепить их срастаться в фиксирующем каркасе из железных обручей и спиц. "Чтобы твои ноги стали ровнее и длиннее, Света!". "Да, мам, давай! А я точно вырасту на десять сантиметров?". Впрочем, был риск, что я могу остаться калекой после неправильного лечения. И мы не рискнули… Еще одна проблема: грудь, которая никак не хотела расти. Её в школе ударил кулаками одноклассник со словами: "А что это у тебя, прыщи? Так помажь зеленкой". Ну знаете, появляется фраза-шутка, и ее надо применить в действии. Я тогда не поняла причины его жестокости, ведь меня этот дикобраз совсем не интересовал. Я даже не смотрела в его сторону. Но позже я узнала, что он начал трахаться с нашей пышногрудой одноклассницей, которая враз стала слишком заносчивой без видимых причин. Очевидно, эстетические вкусы подрастающего плейбоя были нарушены моим видом. Жестоко? Да. Глупо? Конечное. Но не так бессмысленно, как мне казалось в самом начале. У этого выросшего и не совсем благополучного придурка есть не всегда трезвая жена, с которой он часто на весь двор ссорится. Их крики, как и крики нашей семейки Адамсов разносятся одинаково далеко. Но самое главное, у него есть ребенок! У него есть — а у меня нет. Ну так ведь и у маньяков есть дети — у того же Чикатило и Оноприенко. Я уже молчу о кровавом Чингисхане с его тысячей жен. Что доказывает рождение ребенка? — Доброту этих мужчин? Ровным счетом ничего!
14. НАШИ ДРУЗЬЯ
Конечное в самых патовых ситуациях нас спасают наши друзья и наша любовь к ним. Практически у меня не было людей, которых бы я выбросила, обдав ледяным холодом, за пределы своей жизни. Не в моем характере было причинять кому-то боль, от которой я сама страдала так остро. Если же обижали меня, то я воспринимала все слишком серьезно. Глупость? Жестокость? Я не знала, как отвечать на неё — мне было неинтересно вышучивать обидчиков. Я не хотела искать уважения у моих одногодок, которые с интересом наблюдали, как меня травят. Заставить себя уважать? Но зачем мне стараться, если Я не уважаю их?
Девочки, с которыми я дружила, были, как правило, старше меня на три-четыре года. Меньше сексуальной конкуренции, наверное поэтому.
Рае — двенадцать. Она очень рослая для своего возраста. Моя макушка едва достает до её плеча. Крупная, светловолосая, с родинкой на щеке и большими, выпуклыми голубыми глазами. Весь двор знал ее по бешено радостному пуделю Филе. "Филя, Филюшечка, Филемон! Мальчик мой, пупсик мой!". Я не была в восторге от собак, но Филя бил все рекорды. Этот пёс любил всех без разбору, и не отвечать ему взаимностью на столь бурное веселье и любовь было просто невозможно. Он нёсся как полоумный с самого далёкого расстояния, стоило лишь кому-то во дворе позвать его по имени! С Райкой мы сблизились, когда я привела её на кружок гитары. Мы жили в одном доме и вместе ходили туда и обратно, таща громоздкие чехлы наших "бандур". Дорога шла через строительный пустырь и вонючие колодцы домов, где валялись использованные наркоманами шприцы. Мы испуганно жались друг к другу, слыша вопли пьяных и обколотых компаний. В таком возрасте девчонки особенно бояться изнасилования. Я тогда научилась ходить как пацан и носила только брюки — из соображений безопасности. Чтобы никто из дворовых босяков при всем желании не мог рассмотреть во мне девчонку.
