Дженнифер Роберсон - Золотой ключ. Том 1
Ее тонкие пальцы ловко управлялись с камзолом — там одернут, тут отряхнут, здесь застегнут.
— Бальтран, достаточно одного-единственного колдуна, чтобы погубить тебя.
Он улыбался, когда она завязывала кружевной ворот его просторной батистовой рубашки, а затем разглаживала полы камзола.
— И кто бы это мог быть, а, Гитанна? Есть у тебя кто-нибудь на подозрении?
— Бальтран, повторяю: ты слишком легко отмахиваешься от наших опасений.
— Потому что они беспочвенны. У Грихальва нет ни способа, ни причины совершить то, чего ты так боишься. Они верны своему родовому кодексу чести — тому самому, между прочим, который побудил Верро Грихальву ценой собственной жизни спасти моего прадеда Ренайо. Грихальва не правят, а служат. Будь у них желание править, они бы захватили власть над Тайра-Вирте, превознося до небес свои заслуги в войне с тза'абами. Но они предпочли поддерживать нас, до'Веррада.
Ее рот превратился в тонкую линию — напрочь исчезли алые полумесяцы, которые так возбуждали его.
— Бальтран, Верро Грихальва погиб. Кто знает, кем бы он стал, если б выжил?
— Его любили как героя, а не как политика. Еще при жизни. Она смотрела ему прямо в глаза.
— Когда-то вы, до'Веррада, стояли не выше Грихальва. Вы были полководцами, не более того, но вам хватало ума и силы, чтобы брать и удерживать. А взгляни на себя сейчас! Твоя власть абсолютна. Вся Тайра-Вирте обожает до'Веррада — конечно, не более чем Матру эй Фильхо и екклезию, — и кто докажет, что Грихальва не мечтают о таком же могуществе?
— Эйха, женщина, ты начинаешь меня раздражать! Повторяю еще раз: Грихальва — маленькая семья, до предела ослабленная мором. Многие женщины не в состоянии зачать ребенка, у многих мужчин бесплодно семя. Этот род никогда не вырастет до былой величины, не вернет прежнюю силу. К тому же в его жилах, как ты сама говоришь, кровь тза'абов, которую и екклезия, и большинство граждан считают скверной, ведь тза'абы — язычники, проклятые Матерью и Сыном. — Он укоризненно покачал головой. — Неужели ты действительно веришь, что Тайра-Вирте способна посадить Грихальву на герцогский трон?
Она тут же парировала:
— Бальтран, твое счастье, что умер Верро Грихальва. Никто не знает, что бы он учинил, если б выжил.
— Наш народ сражался с именем Алессио на устах, а потом с именем Ренайо создавал единую страну. Но не с именем Верро Грихальвы. — Он посмотрел на Гитанну в упор и жестко добавил:
— И конечно, не с именем Серрано.
Она обладала способностью краснеть.
— Да, — прошептала она, — мы, Серрано, никогда не стремились к вершинам…
— Кроме вершин любовного искусства. Он улыбнулся, как бы прощая ее.
— — Вива мейа, я благодарен тебе за заботу, но в подобных делах лучше доверять мне, чем твоему честолюбивому семейству.
— Мы и хотим всего лишь сохранить свое место и не дать Грихальва сбросить до'Веррада.
— Матра Дольча! Гитанна, умоляю, давай прекратим этот разговор. Я сыт по горло.
Сейчас ее нагота не бросалась в глаза — твердость воли служила ей покровом.
— Бальтран, пусть никто из них не поселится в твоем дворце. Никогда!
Он устало вздохнул, уже не пытаясь скрыть раздражение.
— Пока я жив, твой брат — Верховный иллюстратор. Для Грихальва единственный путь к моему двору — живопись. И уже после моей смерти сын будет решать, кто заслуживает предпочтения.
— Бальтран, но ведь он ребенок.
— Да, Гитанна… И если я сгорю до срока в огне твоих ласк — а такая смерть гораздо лучше, чем гибель от тза'абской отравленной стрелы, — Алехандро никого не назначит ни на какую должность до своего совершеннолетия. — Он одернул под жесткими обшлагами камзола белые с красной окантовкой манжеты. — Ну а теперь пора нанести герцогине визит вежливости. Сегодня мы официально, перед екклезией, дадим имя дочери.
Он наклонился к Гитанне, поцеловал в лоб и вышел.
* * *После длительных занятий Сааведра отправилась искать Сарио и очень не скоро увидела его в картинной галерее Палассо Грихальва.
Ей все еще нездоровилось. Десять дней, что минули после Чиевы до'Сангва, они с Сарио избегали друг друга, словно боялись вспоминать об увиденном. Но сегодня Сааведра его отыскала. Их дружба была слишком давней, чтобы вот так одним махом взять и покончить с ней, а тайна — слишком велика, чтобы хранить ее в одиночку. Более того, она принадлежала двоим, а значит, у Сааведры была возможность поделиться своими переживаниями с тем, кто видел то же, что и она.
Галиерра Грихальва нисколько не походила на Галиерру Веррада. Она была значительно меньше, без роскошеств в отделке и открыта далеко не для всех. Предусматривалось разрешение на вход, которое не мог получить никто, кроме Грихальва, — а их и так пускали в любое время.
— Сарио…
Он был маленьким изящным призраком в сумраке у противоположной стены зала — длинного, побеленного известью и пустого, если не считать двоих детей и многочисленных полотен давно умерших мастеров. Никто, кроме Сарио, не мог ее услышать (а и услышали бы — что тут такого?), но все-таки она окликнула его шепотом.
Сарио не шелохнулся.
— Сарио, почему ты не был на уроке живописи? Он оторвал взгляд от картины и обернулся. Сааведра с изумлением отметила, что он очень похудел. В заде, где только белизна стен противилась мраку, на его изможденном лице пролегли тени, которых Сааведра никогда прежде не видела. В одиннадцать лет мальчики растут как на дрожжах, у них ломкие голоса и разболтанные движения, — но тут возраст был ни при чем. Тут было что-то более серьезное.
— Сарио! — Она поспешила одолеть протяженность зала, чтобы встать рядом с другом. — Ты что, заболел? Он снова повернулся к картине.
— Нет.
Его губы были скорбно поджаты — слишком скорбно для подростка.
— Почему тут у нас одни копии?
— Копии? — В ее уме роились совершенно иные мысли, потому вопрос сначала показался нелепым. Но ответ пришел сразу:
— Так ведь оригиналы в Галиерре Веррада и частных палассо.
В Галиерре Грихальва были вывешены только копии, тщательно каталогизированные и расположенные самым выигрышным образом в отношении палитры и композиции. Резные и позолоченные рамы, холст, дерево, бумага; отпечаток времени, превосходно видный в естественном освещении благодаря строго определенной высоте подъема жалюзи на умело размещенных окнах и столь же удачно расставленным железным канделябрам, подле которых на случай пожара находились неприметные глиняные кувшины с водой и песком.
— Но ведь оригиналы писали мы, — возмутился Сарио. — Мы, род Грихальва! У нас отняли наше наследство.
