Андрэ Нортон - Кровавый Триллиум
Темные глаза леди-министра засветились от любопытства.
— Мне очень хочется взглянуть на Ганондри, ваше величество. В последний раз я видела ее во плоти за четыре года до вашего рождения, когда ее поздний ребенок, принц Ледамот, сочетался браком с несчастной Машрией с острова Энджи. Тогда Ганондри была гордой красавицей, ведущей себя с необыкновенным достоинством. Конечно, сейчас, при ее нынешней репутации, это кажется невероятным.
— Возьмите меня за руку, — скомандовала королева Анигель.
Потом она закрыла глаза и отдала мысленный приказ волшебному талисману.
Они увидели просторную каюту галеры, увешанную дорогими гобеленами, заставленную изящными стульями и комодами, инкрустированными отполированными кораллами и полудрагоценными камнями. Кое-какие ящики были выдвинуты, и роскошные одежды вывалились на покрытый ворсистым ковром пол. За лакированным туалетным столиком, перед большим зеркалом в золоченой раме сидела королева-регентша: она нетерпеливо хмурилась, примеряя ожерелья, которые ей одно за другим подавала робкая фрейлина. Анигель и Эллинис не слышали, о чем они разговаривали, так как видение каюты существовало только в их воображении.
Несмотря на преклонный возраст, Ганондри все еще была красавицей, хотя ее худое лицо покрывали мелкие морщины и густой слой косметики. Тонкие губы были брюзгливо поджаты, а зеленые глаза с длинными ресницами пылали злобой. Волосы, все еще густые, напоминающие по цвету начищенную медь и кое-где обрамленные трагическими белыми прядями, были тщательно уложены в замысловатую прическу, модную среди женщин Рэктама. На ней был туалет из мягкого бархата цвета морской волны, расшитый золотыми нитями и опушенный по подолу редким золотистым мехом ворама.
Примерив с полдюжины сверкающих украшений и злобно искривив рот, Ганондри наконец остановила свой выбор на тяжелом воротнике из стилизованных листьев гонды, усыпанных сотнями крошечных изумрудов с разбросанными тут и там бриллиантами, имитирующими капельки росы. Потом дрожащая фрейлина предложила ей пару больших висячих серег из этого же гарнитура, но королева отказалась и взяла вместо них маленькие клипсы из золота, в каждой из которых сияло по крошечному бриллианту.
В этот момент Анигель отпустила руку Эллинис, и видение исчезло.
— Вкус Ганондри остался безупречным, — заметила леди Эллинис, — но мне не хотелось бы безоружной встретиться с ней в одном из темных закоулков талоазинского дворца. Кажется, она готова проглотить свою бедную помощницу, если та предложит ей еще одно неподходящее украшение.
Анигель была печальна.
— И в хорошем настроении, и в плохом, больная или в добром здравии — она все равно остается заклятым врагом нашего народа. Это она посеяла смуту на нашей северной границе. Неужели юный Вондримель будет настолько глуп, что доверится ей?
— Если он это сделает, мадам, он недалеко уйдет от того простофили, который думал, что сможет накоптить колбасы над горящим вулканом. Анигель вздохнула и собрала просмотренные бумаги.
— Пожалуйста, отнеси это лорду Лампиару. Напомни ему, что мы с Ангаром еще не подписали поздравительные послания, которые будут преподнесены Вондримелю вместе с нашими дарами. Если каллиграф еще не закончил, пусть поторопится. Как только мы причалим к талоазинской пристани, надо будет сразу же отправить, не дожидаясь нашего выезда.
Эллинис поднялась и собрала свои бумаги, приложив их к королевским. Ей было ясно, что Анигель встревожена и подавлена мыслями о предстоящем визите. Она ласково дотронулась до плеча молодой женщины.
— Может, прислать Шэрис со сладким вином и вафлями, и вы немного подкрепитесь?
— Спасибо, не надо. Мне предстоит еще многое обдумать, а для этого голова должна быть ясной.
Пожилая дама сочувственно улыбнулась.
— Не сердитесь за назойливость, мадам, но я убедительно прошу вас перед высадкой заняться собой. Надо отдохнуть и надеть красивое платье.
— Да, да, — нетерпеливо ответила Анигель. — Я не поставлю свой народ в неловкое положение, появившись в старомодном наряде.
— Вы будете ослепительно красивы и в лохмотьях, — сказала неуступчивая леди Эллинис. — Но наш народ будет разочарован, а враги обрадуются. — Она поклонилась и ушла. Анигель поднялась наверх, в уединенную часть кормы, и села за маленький столик под плетеным навесом. Отсюда не было видно ни матросов, ни другой публики.
Когда они завернули за мыс, ветер почти утих, и теперь лабровендская галера, как и другие суда, шла на веслах по спокойным водам Жемчужной гавани. Рэктамская трирема в сопровождении трех кораблей уплыла далеко вперед.
— Как там туземцы? — спросила саму себя Анигель. Опять она закрыла глаза и отдала мысленный приказ талисману. На этот раз поле обзора было значительно шире, стали слышны все естественные звуки — словно Анигель превратилась в морскую птицу, парящую над водой и над одиноким кораблем, окрашенным в белый цвет. Все четыре мачты были оснащены снежно-белыми парусами, а на грот-мачте развевался черный флаг с лучистой серебряной звездой.
— Покажи мне Портолануса! — попросила Анигель. Обзор сфокусировался на юте корабля, где вокруг рулевого собралась группа офицеров во главе с капитаном. В центре группы находилось расплывчатое пятно с очертаниями мужской фигуры.
— Покажи мне Орогастуса!
Образ корабля растаял — на его месте возник калейдоскоп серых теней. Когда Анигель издала возглас негодования, хаотичные тени стали проясняться и посверкивать, потом последовала вспышка яркого света: он коротко мигнул и погас.
— Покажи мне Кадию!
Появилось изображение другого судна — на этот раз быстроходной торговой галеры с флагами Вара. Судно на большой скорости шло в сторону маленького порта Курээ, который находился в четырехстах лигах от Талоазина. Кадия ничком лежала на бушприте, голой рукой ухватившись за канат: далеко внизу под ней плескалась морская вода. Она больше напоминала жалкое отверженное существо, чем могущественную Большеглазую. Даму. На ней был просоленный кожаный комбинезон, влажные волосы трепал ветер. Глаза ее опухли, по щекам стекали ручейки, в которых повинно было вовсе не море и не его соленые брызги. Сердце Анигель чуть не разорвалось от жалости к несчастной сестре.
Бедная Кади! Самая деятельная, самая бесстрашная из них троих, она никогда не колебалась, не сомневалась в своих возможностях, как Харамис, никогда не занималась кропотливой и скучной рутинной работой, как сама Анигель. Правда, Кадия часто предлагала слишком простые решения самых запутанных проблем, а иногда позволяла эмоциям брать верх над рассудком. Но ни один человек так не любил аборигенов, как она, и никто, кроме нее, не смог бы пожертвовать своей жизнью ради них, если бы это понадобилось.
