Олег Авраменко - Конноры и Хранители
А сам Флавиан всё это время оказывал мощное давление на Стэна, склоняя его к решительным действиям. Вот и теперь он пришёл за тем же. И теперь, в свете новых обстоятельств, он станет давить ещё сильнее и в конечном итоге припрёт его к стенке, вынудит сказать «да» или «нет»…
— Здравствуй, — небрежно произнёс Стэн в ответ на столь же небрежное приветствие Флавиана, никак не вязавшееся с его праздничным одеянием. — Проходи, присаживайся. С какой стати ты так нарядился?
Флавиан плюхнулся в кресло, снял с головы корону и положил её на письменный стол.
— Не ради тебя, не обольщайся. Просто, если кто-то решил сыграть с нами шутку, я хочу напомнить ему, с кем он посмел шутить. Вот так!
— Извини, — сказал Стэн, устраиваясь в кресле напротив. — Что-то я не уловил твоей мысли. Возможно, немного взволнован и не совсем ясно выражаешься.
В зелёных глазах Флавиана отразилось недоумение.
— Разве ты не получил послания?
— Получил. Как видишь, я ждал тебя.
— Да нет, — отмахнулся он. — Я о другом послании.
— О каком? — нетерпеливо спросил Стэн. — Дружище, я действительно ничего не понимаю.
Лицо Флавиана приобрело выражение крайней растерянности.
— Так ты в самом деле?… Ай, ладно! Вот, погляди.
Флавиан снял с шеи золотую цепочку, на которой висело украшенное самоцветами распятие. Крупный камень в центре, с виду настоящий рубин, на самом деле был не рубином, а магическим талисманом. Точно такой же камень имелся и у Стэна; он носил его вделанным в перстень, считая, что так удобнее. Впрочем, каждый имел своё представление об удобстве. Например, талисманом Марики был фальшивый алмаз в правой серьге. Когда кто-то чересчур зоркий и не очень тактичный обращал её внимание на подделку, она с холодной вежливостью благодарила его за заботу и невозмутимо объясняла, что эти наполовину фальшивые серьги (второй алмаз был настоящим) являются фамильной реликвией.
Не выпуская крест из руки, Флавиан протянул его Стэну. Тот прикоснулся указательным пальцем к лже-рубину и сосредоточился. Перед его внутренним взором возникли буквы, которые затем сложились в слова:
«Сим уведомляется, что к двум часам пополуночи по златоварскому времени вы, вместе с князем Стэниславом Мышковичем, приглашены на заседание Высшего Совета Братства Конноров для обсуждения ваших предложений о будущем Империи. Ждите вызова в назначенный час».
Далее следовала дата и магический знак Совета Двенадцати.
Высший Совет (или Совет Двенадцати) свыше двухсот лет управлял Братством Конноров, был консолидирующей силой, хранителем традиций и древних знаний. Членов Совета всегда было ровно двенадцать человек — но не по числу учеников Спасителя, а по числу детей основателя их рода. (Кое-кто усматривал в этом чисто случайном совпадении глубокий мистический смысл и утверждал, что Коннор-прародитель был новым мессией или, в крайнем случае, пророком. Стэн не верил в эту, по его собственному выражению, чушь собачью. Не хотел верить. Будучи сыном святой, он не желал оказаться ещё и потомком пророка, или того хуже — мессии. Для него это было бы чересчур…) Но в середине прошлого века, когда численность Конноров превысила тысячу человек, некоторые представители рода заняли довольно высокое положение в обществе, и Братство раскололось на несколько соперничающих группировок, Совет без каких-либо предупреждений прекратил свою деятельность, а все двенадцать его членов в один прекрасный день бесследно исчезли. Какое-то время было широко распространено мнение, что Совет продолжает действовать втайне, но никаких признаков его вмешательства в жизнь Конноров обнаружено не было. За прошедшие с тех пор семьдесят лет Совет Двенадцати превратился в легенду, хотя было немало таких людей, которые свято верили, что он всё ещё существует…
Стэн осторожно произвёл ряд манипуляций со своим магическим камнем. Флавиан почувствовал присутствие чар и спросил:
— Что ты делаешь?
— Проверяю подлинность знака Совета, — сказал Стэн правду, но далеко не всю правду.
— Ну и как? — поинтересовался Флавиан, надевая цепочку на шею.
— Он настоящий.
Флавиан медленно провёл пальцами по гладкой и нежной коже своего подбородка. Он брился ежедневно и очень тщательно, стараясь скрыть, что на лице у него всё ещё растёт юношеский пушок, а не жёсткие волосы, как у взрослого мужчины.
— Я тоже проверял и пришёл к такому же выводу. Боюсь, это не глупая выходка какого-то шутника. Совет существует и продолжает действовать… Гм-м. Но вот вопрос: почему они прислали приглашение только мне?
Стэн хмуро поглядел на него. Он был раздражён — и имел на то веские причины.
— А зачем приглашать дважды? — пожал он плечами. — Тебя известили, и этого достаточно. Хотя ты младше меня, но выше по занимаемому положению. Вот ты и получил приглашение за нас двоих.
— Ты обижен? — спросил Флавиан.
— Да, но не на тебя, — ответил он угрюмо. — Свои претензии я выскажу Совету.
Флавиан посмотрел на настенные часы, а затем на стол, где стоял кувшин с вином и три пустых бокала, оставшихся после посещения Иштвана и Волчека. Не спрашивая согласия, он наполнил два бокала вином, один взял себе, а другой пододвинул к Стэну. Тот кивком поблагодарил его и сделал небольшой глоток.
— Два часа по златоварскому, это без десяти час по мышковицкому, — заметил Флавиан. — Значит, если послание не шутка, то минут через сорок мы встретимся с двенадцатью новоявленными апостолами.
— Возможно, — согласился Стэн.
Он уже перестал злиться, но продолжал хранить на лице кислую мину в надежде отсрочить начало серьёзного разговора. Впрочем, это оказалось излишним. После недолгих раздумий Флавиан произнёс:
— Я полагаю, нам следует обождать, пока не прояснится это дело с Советом. Возможно, его члены согласны со мной, и мы вместе убедим тебя в моей правоте.
Стэн снова кивнул, а Флавиан между тем продолжал:
— Но есть один вопрос, который мне хотелось бы решить прямо сейчас. Ибрии нужна королева. Я уже могу отправлять официальное посольство?
— Увы, — вздохнул Стэн, — не можешь.
Бокал замер у самых губ Флавиана.
— Почему? Что случилось?
Стэну хотелось ответить с мрачной иронией: «Я и сам не прочь заполучить Марику», — но он сдержался. Желание Флавиана жениться на Марике было продиктовано не только и даже не столько политическими соображениями, сколько нежными чувствами, которые он испытывал к ней уже много лет. Ещё тринадцатилетним подростком он влюбился в прелестную восьмилетнюю девочку и твёрдо решил, что в будущем она станет его женой. Если бы не эгоизм Стэна, который отчаянно не хотел расставаться с сестрой, они бы поженились после первых же месячных у Марики — это было в порядке вещей в Ибрии, да и на юге Гаалосага практиковалось довольно часто, — и, скорее всего, жили бы сейчас в любви и согласии. А так… Стэн почувствовал угрызения совести: возможно, именно его упрямство толкнуло Марику в объятия другого мужчины…
