Анатоль Нат - Славный город Старый Ключ
Что вокруг происходит, — схватилась Кара за голову. — Великие Тайны Герцогского Двора.
Надо сказать баронессе, — вдруг подняла она на Илону горящие лихорадочным блеском глаза. — Про наличие у нас золотого рудника, похоже, известно уже не только нам, но и нашим врагам. Надо что-то срочно делать.
— Надо, — согласно кивнула головой Илона. — Но перед тем ещё более надо тщательно восстановить всю картину произошедшего. Я пока что видела один лишь наш золотой рудник. А что с другими? Что с угольной шахтой? Что с медным и железным рудниками? Разберёмся — будем докладывать, — подняла она смурной взгляд на подругу.
Молчишь, — тихо проговорила она. — Тогда всё понятно. Золото тебе глаза застило. И потеряв его, ты забыла про остальные свои обязанности.
Кара, — медленно покачала она головой, — на одном золоте свет клином не сошёлся.
Вот теперь многое становится на свои места, — едва слышно пробормотала она. — Всё, давай ложиться спать. Завтра с утра поедем на место. Сама своими глазами посмотришь, чтоб было что сказать баронессе. А то спросит, тебе и сказать нечего. Нехорошо будет.
Пожарище.Густой рассветный туман, для этого времени года очень необычной оттепели скрадывал все звуки. И о том, что кто-то здесь что-то происходит, можно было догадаться лишь по необычному, странно равномерному сотрясению почвы.
Седловина пологого чёрного склона голого безлесного холма, покато спускающегося к реке, вдруг словно ожила, и из густого тумана в предрассветных сумерках выступила голова бегущей равномерной экономичной трусцой длинной колонны.
Плотные ровные ряды высоких, закованных в толстую чёрную кожу подгорных ящеров, очень характерной внешности, неторопливым равномерным бегом двигались по седловине, скрытые с обеих сторон высокими откосами холмов.
Такой экономной, равномерной трусцой тренированному бойцу можно было пробежать более сотни вёрст и в конце вступить в бой.
Головная колонна Чёрного легиона выступила из тумана.
— Опоздали, — глухо проворчал Гур дуа де Сан, командир волчьей бригады особого Чёрного легиона пограничной стражи подгорных людоедов. — Опоздали, — тихо проговорил он.
Серая кожа его носа, крупного с широко вывороченными наружу большими ноздрями нервно дёрнулась, словно принюхиваясь к разлитым в округе тошнотворным запахам горелого мяса, и лицо тысячника перекосила злая гримаса.
— Пахнет горелой ящеровой шкурой, — глухо повторил он.
— Похоже, — откликнулся из-за спины Тур дуа де Соха его ординарец.
Племянник его сестры, недавно приближенный им к себе для решения кое-каких семейных проблем.
— Точно, — лицо Тур дуа де Саха нервно дёрнулось, ловя широкими, вывернутыми наружу ноздрями хорошо знакомый запах. — Нанюхались за прошедшие недели, — зло проворчал он. — Знакомо, — едва слышно повторил он.
— Отряд, стой, — скомандовал Гур, не повышая голоса. И длинная, равномерно двигающаяся за его спиной колонна ящеров вмиг застыла монолитным камнем и тут же напряглась, готовая вновь взорваться неостановимым слитным движением.
— Тур, — повернул командир голову к сотнику. — Мы — здесь, ты — туда. Проверить что и как. Почему пахнет. Доклад через час.
— Всем отдыхать, — не глядя, бросил он за спину. — Время — один час.
Менее чем через час перед командиром волчьей бригады стоял тот же сотник и докладывал. Утренний туман ещё не рассеялся, и в тяжёлой предрассветной сырости слова разведчика звучали глухо и довольно невнятно. Что, тем не менее, не меняло их страшной сути.
— Опоздали. Опять опоздали. Крепости больше нет. И всё, как мы и думали. Они взяли крепость и сожгли весь гарнизон. Живьём. Мы опять опоздали.
— Кто? — тихо рыкнул командир.
— Или рыцари, или наши беглецы. Сразу не разберёшь. Ушли прошлым вечером, а в лагере, за имитацией земляного вала остался небольшой заслон, непонятно что тут делающий и чем занятый. Голов с полторы сотни. Можно брать голыми руками прям сейчас. Даже часовых не выставили, идиоты, словно они тут на отдыхе, а не на войне.
Надо брать, — с нажимом повторил сотник. — Сейчас, пока не проснулись.
— Когда-нибудь твои советы выйдут тебе боком, — неприятно улыбнулся ящер, оскалив крупные желтоватые зубы. — Ты стал забываться, сотник.
— Это значит, что мне давно пора дать свою сотню, а не держать при себе, как любимую игрушку, — не менее злобно оскалился в ответ сотник. — Я — боевой офицер, а ты меня держишь на подхвате, словно я ни на что стоящее не годный старик.
— Я обещал твоей матери, что ты останешься жив.
— Это не значит, что я должен быть всё время при тебе на подхвате и прятаться за твою спину, — зашипел разъярённой ящерицей в ответ сотник.
— Ладно, — отступил командир волчьей бригады. — Согласен. Ты можешь много большее, чем просто быть на подхвате. Поэтому, бери мою отдельную сотню и принеси мне головы оставшихся в лагере рыцарей. Посмотрим, чему тебя учили и что у тебя получится. И чтоб ни один не ушёл.
— Я тебя буду ждать, — со смешком кинул он обещание в спину заспешившего в туман сотника. — Племянничек, — едва слышно, с внезапно прорезавшейся ненавистью прошипел он вслед.
Мерзкий ублюдок, прижитый его сестрой от какого-то коренного имперца в рамках имперской программы генетических коррекций, был его старой и давней занозой. От которой он никак не мог избавиться.
Сколько ни пытался избыть его, тот оказался на удивление крепок и живуч. Другой бы на его месте давно уж сдох бы, этот же не только умудрился выжить, но и сумел серьёзно подняться в воинском звании.
Пришлось перехватывать вожжи и приблизить слишком удачливого племянника к себе, чтоб не позволить тому и дальше подниматься. Новые роды подгорных ему бы такого не простили. Укоренившиеся в Империи первые поколения изменённых новую помесь мягко говоря не любили, всячески препятствую и так уже практически свёрнутым работам по генетике.
И если с другими такими же хвосты уже подчистили, то с этим сотником никак не получалось. Никак не удавалось избавиться от него старыми, испытанными способами. И каждый день тот своим видом напоминал ему о позоре его сестры, по своей воле связавшейся с презренным старым имперцем.
Даже сама крепкая стать его, рослая и гибкая, предмет воздыханий многих красоток из племени, не вызывала в Гур дуа де Сане ничего кроме ненависти. Ненависти к удачливости, уму и телесной силе племянника, даже на фоне остальных выделяющихся недюжинной силой ублюдков.
Плотный сырой туман скрыл все звуки, и до спешащего сотника не донеслось ничего. Впрочем, тому и не надо было что-либо слышать. О том, как «любит» его родной дядюшка, тот наверняка был прекрасно осведомлён, чай не слепой. И иллюзий на счёт себя и своего будущего не питал совершенно. Своей сотни ему ещё долго было не видать.
