Андрей Раевский - Конец игры
— Мне больше нравятся подводные виды. И скалы под водой красивее, — пробасил в ответ Тунгри, струясь по воде копной полупрозрачных нитей.
— Это кому как! А вообще ты здорово придумал навестить других участников нашей игры. Нельзя же, в самом деле, их оставлять без внимания.
— Тем более что главный герой сейчас в нашей опеке не нуждается.
— Да уж! У него теперь и без нас хватит впечатлений.
— А мне, по правде сказать, и не хочется без особой нужды соваться к Регерту. Много у него там всяких разных…
— Точно, точно! Зато здесь есть на что посмотреть — война! Сколько я уже видел войн и штуки там всякие подстраивал, а всё никак в толк не возьму некоторые вещи!
— Какие же это вещи?
— Вот раньше, когда жили они, люди эти, в соломенных хижинах, одевались в звериные шкуры… Тогда они могли видеть нас обычным зрением, и мир духов был для них совсем близким. Войти в наш мир через ворота смерти было для них делом лёгким и безболезненным, и каждый отдельный человек не слишком много воображал по поводу значения своей жизни.
— Ну, так и что?
— А то, что войн тогда почти не было. Ну, грызлись, конечно… За божков своих, как правило…
— Как трогательно!
— Но вот так, чтобы в большом количестве собраться вместе, вооружиться до зубов и отправиться незнамо куда что-то там завоёвывать или отвоёвывать — такого в те времена не бывало.
— А я всегда говорил: если бы каждый из этих странных людишек не ценил ничего превыше своей жизни — так и не воевали бы вообще. И жили бы спокойно! Вот и выходит, что жизнь свою они ценят всё дороже и дороже, а воюют неизвестно за что всё больше и больше — вот что непонятно, — заключил Тунгри.
— Ха-ха! А разве не мы с тобой и ещё разные другие из нашего мира дразнят их таинственными целями за гранью жизни? Не мы ли толкаем их в погоню за горизонтом прочь от слишком привычного и слишком известного? Не мы ли запрягаем те великие колесницы, что едут столетьями из одного края земли в другой, сминая под колёсами тысячи и тысячи жизней тех, для кого важнее всего хоть немножко проехать, держась за это давящее его колесо? Это мы сбиваем их в толпы и армии, дразня иллюзией бегства в запредельное. А кто понял подлинную цену своей жизни, кто постиг свою судьбу в потоке Единого, тот воевать не пойдёт.
— Говоришь, иллюзия бегства в запредельное? Может, оно и так, — проворчал Тунгри. — Да только начинают всегда воевать за святыни, а кончается всё делёжкой барахла. Ни одного исключения не помню!
— И что удивляться. Как смекнут, что за горизонтом не угонишься, так сразу и начинают делить что поближе. Что с них взять, с людишек-то! Надоело мне копаться в их заварушках!
— Да и мне тоже! Хотя и здесь интересного немало. Видел, как сильная рыба вырывается из водоворота? У судьбы сильного человека свой рисунок, у войны — свой. При наложении такие фигуры получаются…
— Что ж, посмотрим!… Подводные скалы, говоришь? А ну, покажи. — Красная грива нырнула под воду, и белёсый струящийся клубок последовал за ним.
* * *
За несколько дней до входа в Лаганву императорских войск офицеры городского гарнизона Ордикеафа, арестовав правителя и верхушку городского собрания, открыли ворота стоящим у стен отрядам Данвигарта. Это был последний крупный тактический успех сатрапа, немало упрочивший его позиции. Потеря богатого и хорошо укреплённого Ордикеафа чувствительно ослабляла силы городской коалиции. Данвигарт же, напротив, получил в лице городского гарнизона сильное подкрепление и надёжную оборонную позицию в случае отступления. Впрочем, когда стало ясно, что придётся иметь дело с войсками метрополии, о том, чтобы отсидеться за городскими стенами, мечтать уже не приходилось. Здесь могла спасти только решительная победа. Но уверенности в ней не было. Несколько дней мятежный сатрап бездействовал, почти безвылазно пребывая в своей ставке. Часами проводя время на ложе, устланном драгоценными мехами, он, запуская руку в шелковистые волосы одной из многочисленных наложниц, мучительно обдумывал ситуацию, ожидая услышать подсказку богов. Искушение бросить всё и бежать из Лантрифа на Ордимолу с чем есть было велико. Но когда ему сообщили, что Лантриф блокирован императорской эскадрой под командованием Талдвинка, Данвигарт понял, что решающей битвы не избежать. О том, чтобы прорвать морскую блокаду, не могло быть и речи. Хорошо, что известие о блокаде застало его ещё в ставке, а не по дороге в Лантриф. А когда вскоре стало известно о поджоге кораблей в порту, он даже почувствовал странное облегчение: теперь ни при каких обстоятельствах ему не придётся связываться с морем.
Данвигарт боялся моря. Особенно ночного. Он боялся чёрной, поблёскивающей в свете луны, бездонной водной стихии, воплощением которой был Талдвинк. Лишь однажды видел Данвигарт адмирала во время боя. Но с тех пор страшное видение неотступно преследовало его, являясь со всей физической остротой и ясностью деталей. Ему слышался треск ломающихся корабельных досок, беспомощное скольжение ног по вздыбленной палубе и свинцовые объятья холодной воды. А дальше — что-то неразличимое, поднимающееся из тёмной глубины в ответ на судорожные барахтанья. Невидимые зубы отхватывают ноги. Боли почти нет, но сердце выскакивает из груди от ужаса и отчаяния. Открытый в судорожном крике рот захлёбывается горькой жижей, мутная водяная завеса, колеблясь, смыкается над головой, и последнее, что различает глаз там, наверху, — это Талдвинк, его невозмутимый равнодушно-презрительный взгляд, провожающий его, Данвигарта, уход в небытие с высоты палубы флагманского корабля.
Много раз отгонял он это жуткое видение, но оно неизменно возвращалось, расцвечиваясь новыми болезненными подробностями. Нет! Только не море! Что же оставалось? Бежать в Энмуртан было глупо. Данвигарт прекрасно знал цену дружбы тамошних заправил. Они любили его богатого и сильного. А попади он к ним, спасаясь от Андикиаста, — они тут же преподнесут императорскому полководцу его голову на золотом блюде — лишь бы их самих не тронули. Тактика увиливания от боя и изматывания противника в данном положении тоже выручить не могла. Территория провинции была не столь велика, Андикиаст не так прост, чтобы позволить втянуть себя в такие игры, варварские силы для таких манёвров вообще не подходили, и ресурсов для долгой войны не было. Всё это могло кончиться лишь предательством ближайших офицеров, пленением и позорной выдачей победителю. Оставалось одно — пока большая часть провинции ещё была под его контролем, собирать силы и готовиться к генеральному сражению. И Данвигарт начал готовиться.
Переместив ставку в наиболее удобное место одного из центральных районов провинции, он принялся стягивать туда верные ему войска, сняв после долгих колебаний осаду непокорных городов. Войско собиралось немалое, но время работало против него, и Андикиаст, понимая это, не спешил приближаться. Он методично освобождал район за районом, постепенно отрезая мятежника с севера от главных дорог и связи с подчинёнными ему городами. В то же время стратег вёл активные переговоры с силами городской коалиции. Всё это не сулило Данвигарту ничего хорошего, и он начал метаться, совершая непоследовательные и противоречивые действия. Он то заигрывал с подчинённым ему населением, надеясь заслужить его лояльность, то устраивал зверские и бессмысленные расправы с нарушителями его сумасбродных и невыполнимых указов.
