Екатерина Некрасова - Когда воротимся мы в Портленд
И пока, присев на корточки, он воровато натягивал сапоги, всплыла неуместная догадка: вдовица ошиблась в выборе союзника. Рогволд не имеет права на титул — пока в семье жив еще хоть кто-нибудь из мужчин. Но если он останется ПОСЛЕДНИМ В РОДУ… Они не в равных условиях — взрослый волк и мелкий волчонок. И ход истории снова будет нарушен… А что Рогволд пройдет по трупам — это без сомнения.
Вспомнились крошки окровавленного снега, тающие на бессмысленном слюнявом лице. Человека, в котором такие поступки окружающих вызывают уважение, надо изолировать от общества. «А попробуйте», — злорадно предложил он кому-то, отдергивая ногу от скрипнувшей половицы. Перевел дыхание.
…Брезгливое лицо того майора: «Знаешь, парень, до сих пор у нас в части никого не калечили. Будешь первым». И бритый его затылок, когда он ничком лежал на полу, и как сладостно было — ногой в тяжелом кирзаче, ногой, ногой… Первым оказался не я.
Он поморщился, нашаривая, с позволения сказать, дверную ручку — оструганную чурочку на веревке.
…Когда-то трое пьяных гопников пинали его машину — путаясь в непомерных штанах и не по возрасту прокуренными голосами выкрикивая что-то насчет зажравшихся буржуев… И были вздернутые брови милиционера: «Ну ты фашист».
Никто не проснулся, когда он тихонько притворил за собой дверь.
Шел снег. Темный двор был пустынен. Испятнанные тенями, лежали сумрачные сугробы. Луна — круглая, яркая — сияла будто из воронки, из колодца подсвеченных облаков. В доме светилось прорезями ставен одно-единственное окно — над высоким крыльцом.
Эд плохо помнил их планировку, но, кажется, все хозяйственные помещения располагались все-таки на первом этаже. А на втором — спальни… Он поднимался, перехватывая перила. Стертые деревянные ступени под снегом обледенели. Лестница на крыльцо оказалась мечтой самоубийцы.
…Почему он сразу решил, что это их спальня? Единственное освещенное окно во всем доме… Холопам и приживалам наверняка не позволено зря жечь свет — но родня, гости… Зачем освещать комнату в брачную ночь? Чтобы молодожены могли разглядеть друг друга?
Нипочему. Не ломиться же во все спальни по очереди. Шанс. На свете многое случайно — вот если бы у меня однажды не сел аккумулятор в машине, мы с Галкой никогда не познакомились бы…
Резные столбы, поддерживающие крышу крыльца. Резные столбики перил. Под краем крыши — словно деревянная кружевная бахрома. (Вспомнилось, как в детстве он был поражен, впервые увидев на деревенском доме резные наличники. Кажется, до сих пор их помню… вижу… А теперь что? Ну, резные доски. У нас тоже так умеют; а еще говорят, что деградировали народные промыслы…)
Больше всего он боялся запутаться в плаще. А скинуть плащ было уже нельзя — во-первых, кроме него никакой защиты от холода, во-вторых — не бросать же на самом виду…
Крыша обледенела куда сильнее ступеней — по ней в оттепели стекала вода. Найдут поутру, подумал скрючившийся на перилах Эд, вслепую шаря рукой по поперечному бревну с краю крыши. Витька говорил, что это выдолбленная половинка бревна, водосточный желоб, — похоже, летом так оно и было, но теперь… Сплошная заснеженная груда сосулек.
От холода заныли пальцы — заболели нестерпимо; резная бахрома с краю крыши целилась в глаза…
— Меховые рукавицы, — щупая, шептал Эд вдруг всплывший детский стишок, — чтобы мог он руки греть. Чтоб не мог он простудиться и от гриппа умереть…
Наконец нашел, за что уцепиться. За деревянный — кажется, из корня вырезанный — крюк, в котором лежал конец желоба. Теперь — одной рукой за крюк, другой — за конек крыши (пальцы утонули в снегу)… и подтянуться… не дай Бог кого вынесет на крылечко подышать — услышат возню над головой… Впрочем, на этой мысли он не задержался — так же, как не мог думать о том, что сейчас, вот сейчас непослушные пальцы соскользнут с обледенелого дерева, и — навзничь, на снег и лед, два этажа… Ни о чем он не мог думать, кроме боли в руках, а руки просто отказывались держаться за такое жгучее, невыносимое, причиняющее такие муки… Коленом он стоял на груде льда в желобе, левой рукой держась за конек крыши. Желтые щели вокруг желтых прорезей-ромбиков светились впереди.
Не выдержав, выпрямился — теперь стоял в желобе ногами. Точнее, лежал на скате крыши, вжимаясь в снег потными лопатками, всем телом… (Если выживу — простужусь…) Теперь можно было не держаться — пока не соскользнет нога… Убиться — из-за одного предположения…
Засунутые под мышки руки, приходя в чувство, заболели еще сильней. Бедные мои руки сегодня… Он заставил себя повернуться к крыше боком. Снег холодил плечо. Из-за ставен доносились звуки, подсказавшие Эду, что предположение его, кажется, все-таки было верным.
(Еще раз. Ты добиваешься победы монголов. Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?)
Окно было прямо перед ним. Свет из прорези-ромбика падал ему на живот. И только не обнаружив за ставнями шероховатой слюдяной непрозрачности, он понял, как ему повезло.
На что он рассчитывал? Из ума вон, что в их окна так просто не заглянешь… Но вот — повезло. Там, в предполагаемой спальне, собственно оконная рама была приоткрыта. Эд представил себе гуляющий в комнате ледяной сквозняк, в который раз подивился выносливости аборигенов — и заглянул.
БУДУЩЕЕ
Ингигерд.
…Нравлюсь я ей, что ли? (Нельзя быть таким самоуверенным, Эдик…) Да нельзя, я понимаю…
Один раз меня уже делили. («Мы делили апельсин…») Ох, как они старались, как они из кожи вон лезли, дружелюбные, без комплексов, молодежь нового поколения… И были Валеркины комплименты Веркиному пальто и Веркины консультации Валерке по поводу состояния моей сантехники; и были проводы до такси с поднесением сумок, а я тащился сзади и чувствовал себя полным идиотом…
А через два месяца от Веркиной однокурсницы Кристины, вообще бывшей тут ни при чем, я узнал о Веркиной беременности — и то случайно, просто переоценила наивная Кристина мою осведомленность, а Веркиной упертой гордости, напротив, не учла…
НАСТОЯЩЕЕ
…Горела свеча на низком столике, и тени копошащихся на ложе людей были огромны. Ритмично двигалась блестящая от пота спина — человек стоял в постели на коленях, и напряженно тянулись закинутые ему на плечи ноги. Кгм, подумал Эд. Первая брачная ночь. А чего ты ждал?
Но он все-таки не отступил от окна. Ноги его смутили — они были какие-то уж очень спортивные и вдобавок волосатые. Не так, чтобы очень, но явно. Как-то все это не вязалось с обликом нежной белокожей датчанки. Нет, если это она, то ох как правы были средневековые правители, не доверяя присланным портретам невест…
