Сергей Малицкий - Карантин
— Ну, чего скажешь? — спросил дядя, когда движок уазика уверенно заворчал, а рычаг скорости вошел в положенное ему место без визга и скрежета.
— В автодорожный пойду, — уверенно заявил Пашка, — Понравилось с железяками. Здорово, когда они оживают.
— Это да, — расплылся в улыбке Федор. — Я заметил. Но до института тебе еще лет так с пяток, если не больше. Да и то я бы посоветовал тебе отслужить сначала. Однако землю нужно топтать с умом уже теперь.
— А я разве без ума ее топчу? — надул губы Пашка и почесал свой уже тогда длинный нос.
— Как тебе сказать… — Дядька достал из пачки папироску и начал ее разминать толстыми пальцами, — Ты ж подрался вчера опять?
— И что? — мгновенно поджал губы Пашка и спрятал в карманы сбитые на костяшках кулаки.
— Из-за чего? — чиркнул спичкой дядька.
— Из-за дела, — отрезал Пашка.
— Дела бывают разные, — пыхнул в окно дымом Федор, заглушил движок. — Я бы не спрашивал, с кем не бывает, но так у тебя ж ссадины свежие. Каждый день свежие. Я даже поспорить уже могу: отпущу тебя на полчаса, да хоть за хлебом, — все одно синяк принесешь.
— Это ты не видел, какие у них синяки! — в запальчивости выкрикнул Пашка.
— Ну так ты хотя бы пометки делал, галочки на заборе. — Дядя улыбался, но глаза у него были жесткие. — Прикинь, сто галочек — посадил сто синяков. Сотне маленьких негодяев. Каждому по синяку. Или полусотне, но по два. А они тебе только двадцать пять. В четыре раза меньше. Но тебе одному. И вот уже ты весь синий.
— Я не синий, — пробурчал Пашка, — У меня все быстро проходит. Утром уже буду в порядке.
— Вижу, — кивнул дядя. — Если бы ты ссадины свои не новил, я бы и не заметил, может. Под левым глазом синяк уже позеленел, а с утра только налился. Чего хотят?
— Обзываются, — отвернулся племянник.
— Как? — Дядя не отставал.
— Жидом называют, — буркнул Пашка.
— Смотри-ка! — протянул дядя, — А если бы тебя русским называли? Да хоть русаком? Обиделся бы?
— Почему? — пожал плечами Пашка, — Они все почти русские. Только Марат татарин. Да Витька цыган.
— А их обзывают? — прищурился дядя.
— Обзывали, — вздохнул Пашка. — Только толку мало. Марат сам смеялся, а Витька словно и не слышал. А уж когда вовсе донимали, просто говорил: «Цыган. И что?»
— И что? — повторил дядя.
— И ничего! — в сердцах хлопнул приоткрытой дверью уазика Пашка.
— А ты, значит, заводной, — понимающе протянул Федор. — Смеяться не умеешь. Терпеть — тоже.
— Никогда не буду терпеть, — процедил сквозь зубы Пашка.
— Согласен, — задумался дядя, — Терпеть не нужно. Особенно тогда, когда есть такая возможность. Но иногда лучше перетерпеть. Понимаешь?. Мудрее нужно быть.
— При чем тут мудрость? — не понял Пашка. — Меня дразнят!
— Нет, — помотал головой дядя, — Тебя называют. Обидно, но называют. А ты превращаешь это в дразнилку. Они чиркают спичкой, а ты чиркашок подставляешь. Понимаешь?
— Я сразу бью, — жестко проговорил Пашка.
— А они? — прикрыл глаза Федор.
— Собираются кучей. — Пашка пожал плечами, потер содранные костяшки, — По одному никто не может справиться. Даже по двое. Зовут кого-нибудь постарше.
— А ты? — монотонно переспросил дядя, — Ловишь обидчиков поодиночке?
— Никогда! — воскликнул Пашка, — Я только отвечаю. Если с ними кто постарше, бью его. Сразу. Я даже не бегаю за ними. Только если бросаются камнями…
— Да, — словно сам себе кивнул Федор, — Трудная у тебя жизнь. Но то, что ты не ловишь их поодиночке, хорошо. Хотя в том, что ты сказал, есть кое-что и плохое.
— Что плохое? — не понял Пашка.
— Ты сказал, что тебя оскорбляют, — заметил Федор, — Плохо, что ты так думаешь.
— И в чем я не прав? — поднял брови мальчишка.
— Они себя оскорбляют, — внушительно произнес дядя, — В собственный рот гадят. А ты пытаешься подойти и поворошить у них во рту? Знаешь поговорку насчет того, что трогать не следует?
— Но я не жид! — почти закричал Пашка, — И уж точно не жадный. И не еврей.
— Ты уверен? — нахмурился дядя.
— А ты? — моргнул заблестевшими глазами мальчишка, — Ты же мой дядя.
— Еврей ли я? — задумался дядя и взъерошил рыжую с сединой шевелюру. — Федор Кузьмич Шермер? Не знаю. Тут ведь как. Дело ведь не в тебе, а в предках, а в них уверенным быть нельзя. Ну на четыре колена я о своих предках и предках твоей мамки кое-что сказать могу. Евреев там вроде не было. Был прадед-немец. Вконец обрусевший немец, в котором уже немецкой крови едва ли была половина. Ничего от него, кроме фамилии, нашей породе не досталось. А что касается крови, у тебя пять по математике — посчитай, сколько процентов немецкой породы во мне?
— Пять или шесть, — наморщил лоб Пашка.
— А в тебе? — бросил окурок в окно дядя. — Еще меньше? Может быть, сказать твоим противникам, что ты немец?
— А лицо? — дернул себя за нос Пашка, взъерошил черные волосы. — Немцы такие бывают? Кто был мой отец? Да и чем немец лучше еврея?
— А ничем, — задумался дядя. — Так и русский ничем не лучше немца. И немцы бывают разные. И русские. И украинцы. И евреи рыжие случаются… наверное. Поговорим потом… как-нибудь. Отец… Да кто бы он ни был. Хоть киргиз. У евреев, кстати, национальность по материнской линии передается. А по материнской ты почти стопроцентный русак, только что с немецкой фамилией. Только дело-то не в том. Представь себе, что ты и в самом деле еврей. Тогда как? Что бы ты делал?
— Не знаю, — надул губы Пашка.
— А я тебе скажу, — прошептал дядя, — Ты бы гордился этим. Так же, как гордился бы, если бы был татарином. Так же, как гордился бы, если бы был цыганом. Немцем. Французом. Русским. Да кем бы ни был. Человек — человек изнутри, а не снаружи и не по родословной. Понял меня?
— Понял, — опустил голову Пашка, — Я бы и гордился. Если бы знал точно. Скажи, а если бы мой отец тоже был немцем, да с той крапинкой немецкой крови, что во мне от прапрадеда, кто б я тогда был? Немцем или русским?
— Да кем бы захотел, тем и был бы, — пожал плечами Федор, — Хотя тут ведь какое дело. Говоришь ты по-русски? По-русски. Думаешь тоже по-русски. Кормили тебя русской пищей. Жил ты в русском доме. Выходит, что ты русский. Но по происхождению из немцев.
— Или из евреев, — прошептал Пашка.
— Или из евреев, — согласился Федор. — Хотя кто его знает, что в твоем отце было намешано. Я и не видел его. Баба Нюра отписывала, что был он очень хорошим человеком. Хотя что она его видела? Половину дня? Что нам с того? Или национальность у тебя поменяется, если мы о твоем отце больше разузнаем? Подожди, откроется когда-нибудь все. Только вот с драками ты бы завязывал. Перетерпел бы с полгодика, а там бы и сами отстали.
