Татьяна Патрикова - Хитрости эльфийской политологии
— Решил, что визит мой должен быть упреждающим. Но вы не беспокойтесь, — махнув рукой, нахально лыбящаяся морда плюхнулось за стол в кресло, только что им самим материализованное, — команда сопровождения прибудет только в среду. Так что пока я тут, если так можно сказать, инкогнито, — он театрально понизил голос и сдернул с носа стильные очки, вертя их в руке за тоненькое, изогнутое дугой ушко.
Задержался взглядом на этом предмете гардероба нашего аудитора. Вспомнил, как на заре отношений, Барсик подбирал в моем мире солнечные очки для Мурки, у которого, как у всех темных, глаза были излишне чувствительны к свету и в мире без магии, где ему было трудно поддерживать на лице особую вуаль, темный испытывал некоторые неудобства, прогуливаясь по улицам при свете дня. Конечно, светлый командор ничем не выдал, что сами очки, как оптический прибор, неизвестны в их мире, но я как-то ожидал большей разницы в дизайне. Подозрительно, что очки аудитора были так похоже, на принесенные из моего мира. Хотя, если вспомнить, о том, как Ир объяснял интерес Карла к психологам именно Земли, можно предположить, что Павлентий, за глаза окрещенный мной Павликом, тоже был в моем мире с одним из экскурсионных туров и привез их оттуда. А что, вполне удобоваримое объяснение. Вот только после него все равно какая-то червоточинка в душе осталось.
Вообще, этот парень был каким-то странным. Начнем с того, что именно молодой парень, а не обремененный сединами ученый муж. Слишком молодой для столь высокого звания. Взгляд, как я уже отмечал, нахальный. Глаза серые. Шатен. Волосы в художественном беспорядке, на макушке пушистый ежик или что-то вроде того, а сзади от затылка по шее вниз струились тонкие прядки. Телосложение среднее, тонкий, гибкий, явно очень изворотливый. Улыбка с хитринкой, словно ему известно куда больше нас всех вместе взятых. Черты лица тонкие, скулы высокие, эльфийские, надо отметить, скулы. Но, если бы парень был полукровкой, Ир бы так и сказал «полуэльф». Тем не менее, мерцающий был уверен, что Павлик человек. Хотя, если присмотреться к курносому носу, с почти незаметной россыпью веснушек, которых у эльфов я еще ни разу не встречал. Они, к слову, совершенно не портили мальчишеского лица, и я даже мог назвать этого парня очаровательным, если бы он был девушкой или на худой конец мерцающим, но не судьба.
— А вы тот самый психолог, который тут все с ног на голову перевернул? — Пропел аудитор, без спроса наливая себе того шипучего вина.
— Нет, — ответил, огорошив не только Павлика, у которого рука дернулась и несколько желтовато-прозрачных капель упали на белоснежную скатерть, но и Карла с Иром. Аудитор полностью переключил все свое внимание на меня.
— А мне сказали, что вы и есть. Верные слуги князя вас очень точно описали. Если не психолог, то кто же вы?
— Стихийное бедствие человеческой наружности, — вежливо улыбаясь, объявил я, — Не верите? — Хмыкнул и припечатал все с той же очаровательной улыбкой, — Спросите у Камю.
— Кого, простите? — взгляд аудитора стал серьезным. Именно этого я и добивался своим паясничеством: показать ему, что не он один может тут шутить и окружающих дураками выставлять.
— Как? Вы не знаете? Что-то плохо сработала у князя разведка. Я тут всем друзьям-знакомым прозвища даю, чтобы проще было запомнить имена, непривычные человеку из моего мира. Камюэль Барсим или старший Барсик, — услужливо пояснил ему.
— И он… — Павлик запнулся, — вам позволяет так себя называть?
Расчет был верен. Камю в этом мире был весьма известной фигурой.
— Конечно. Я ведь с ним дружу.
— А он с вами?
— Хотите проверить?
— Не откажусь.
— Тогда ждите аудиенции.
— Андрей, — вмешался Карл, видя, что дело приобретает серьезный оборот.
— Да?
— Думаю, у вас с Иром есть неотложные дела.
— Безусловно, — сразу же поддержал его Ир и, поднявшись, потянул меня из-за стола.
— Еще увидимся, — сказал я аудитору и вышел вслед за мерцающим, почти тут же оказавшись притиснутым к стене приемной.
— И что это было? — Зашипел мне в лицо разгневанный Ир.
— Не знаю. Только он мне не нравится, правда, пока не определился чем.
— И все? — недоверчиво уточнил Ир.
— Слушай, а какова вероятность, что этот парень не тот, за кого себя выдает?
Ир отступил от меня и задумался.
— Весьма мала, — помолчав, отрезал мерцающий и покачал головой, — он слишком давно при князе.
— И какие у них отношений?
— Не те, о которых ты подумал.
— Я вообще ни о чем…
Ир заткнул меня взглядом желтых глаз. Беда. С чего это он надумал из мерцания вынырнуть?
— Ир, у тебя глаза…
— Сейчас уберу, — тихо сказал он, и они снова стали вполне себе эльфийскими, без вертикальных зрачков мерцающего. — Ты понимаешь, что футбол отменяется? — Тихо сказал он.
— Нет, не понимаю. Напишем мы твои планы, не волнуйся.
— И когда же? — тут же взвился он.
— Ты забыл? Я в отличие от некоторых товарищей аспирансткой наружности все еще студент. Ночь нам на что? Что скажешь?
— Вспомнил вашу Земную поговорку. Ночь простоять и день продержаться? Ты это собрался в жизнь воплотить?
— Именно!
— А если снова сознание потеряешь?
— Впихнешь в меня этот ваш настой мусь-мусь-в-харю. Делов то!
— Вхари-мусь-мусь, — с улыбкой поправил меня оттаявший мерцающий, — а то ты его так коверкаешь, что звучит, как что-то неприличное.
Так, улыбаясь друг другу, мы поспешили на футбольное поле. А что, прежде чем канцелярщиной заниматься, не мешало бы размяться, или я не прав?
Глава четвертая
Терпенье и труд все переврут
Андрей
Зло — многолико. Не знаю, где я в первый раз выцарапал эту фразу, но пришла она мне в голову явно неспроста. Возьмем, к примеру, педагогику. Вот уж не знал, что это столь злодейский предмет. Я, как любой технарь, всегда относился к гуманитарным наукам с некой снисходительностью. Подумаешь, пару абзацев текста на экзамене вызубрить и потом слегка отсебятинки добавить, чтобы за умного сойти, совсем другое дело задачку решить с разложением в ряд Фурье, к примеру. Так вот, уже через пару часов я осознал, как был не прав. А Ир — мой главный мучитель, вошел в раж, и просидели мы с ним за компом и методическими рекомендациями к разработке учебных программ и комплексов незнамо сколько времени. Не преувеличиваю. Терпение у меня лопнуло аккурат в четыре утра.
— Все. Хватит, — сказал, как отрезал.
Мерцающий, сидящий рядом со мной на притащенной из кухни табуретке, поднял недоуменный взгляд от каких-то распечаток, которые держал на коленях и делал в них пометки простым карандашом. Забавное это было зрелище. Я не сразу это усек, но, судя по всему, мой переводчик, сроднившись со мной, сделал для себя какие-то выводы и позволил увидеть все так, как это выглядело в действительности. Аккуратные строчки кириллицы и рядом с ней плавающие вкривь и вкось витиеватые символы неизвестного языка, небрежно выписанные простым карандашом на полях и промежутках между абзацами. Я так засмотрелся на них, что не сразу усек, что Ир ждет от меня объяснений, пока он сам не заговорил строгим, начальственным тоном.
