Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина
— Критики?
— Ну, да. Есть такая профессия, знаешь ли. Литературный критик. Вот некоторые из них и шпыняются. Чудики неликвидные.
— За что?
— Да за разное… За то, например, что пишу, как могу, а не так, как, по их мнению, должен.
— Кому должен?
— Не знаю
— Им что ли должен?
— Может быть, и им.
— А они, значит, знают, как писать нужно?
— Видимо знают.
— Слушай, а почему тогда они критики, а не писатели?
— Детский вопрос.
— Слушай, а как же тогда «Не стреляйте в тапёра, он играет, как умеет»?
— У этих ребят есть зуд, но им не знакомы положения дворового кодекса чести.
— Послушай, Жених, а ты их того, гасишь гадов?
— Нет.
— Почему?
— Да ну их! Одна вонь.
— Одна вонь?
— Да, одна вонь… — Виктор закончив мылиться, стал активно смывать с себя пену. — Знаешь, детка, что это за единица измерения такая — одна вонь? А? Вот есть в системе СИ один ом, один джоуль, одна тесла…
— Тесла — знаю.
— Да ну!?
— А то!
— Ну и?
— Сейчас… Значит так… Одна тесла это эманация такого инфернального поля, в котором на каждый метр артерии при жажде крови в один вампир действует максимальная сила главного Вампира, — отчеканила Йоо, прикрыв зачем-то глаза. — Всё. Так, Жених? Правильно?
— Смотри-ка, а ты что-то там соображаешь.
— Я, вообще-то в школе круглой отличницей была, чтоб ты знал. Была… До тех пор, пока… Ну, пока в шоу-бизнес не подалась. Понятно тебе?
— Понятно.
— А вот что такое одна вонь, я не знаю. Это, наверное, в одиннадцатом проходят…
— В сто одиннадцатом… Дай-ка полотенце. Я сейчас тебе всё объясню, Виктор вылез из ванной, взял протянутое полотенце и стал, яростно растираясь, транслировать расширенное определение вони: — Одна вонь, детка, — это совокупное количество напраслины, которое выделяется в холодную пустоту космоса за то время, пока критик на подхвате Немслепоглухер и обозреватель за всё Чарлиангельский, зайдя одновременно на один и тот же актуальный культурологический сайт, и ревностно вчитываясь в выложенные на нём свежие статьи друг друга, с сожалением находят, что месседжи их посланий по взрывной мощи практически равновесны, так как количество использования первым автором к месту и не к месту термина «симулякр», многократное применение которого должно было бы, по его мнению, ненавязчиво отсылать к некоторым пессимистическим выкладкам неомарксиста Жижека, хотя на самом деле лишь вызывает ненужные коннотации, после которых у всякого, кто в теме, на поверхность сознания выталкивается придуманная братьями Вачовски метафорическая сцена, где Избранный производит выемку диска с программой взлома Электронного Автомобильного Блокиратора из тайника, вырезанном в томике Бодрияйара, полностью компенсируется упрямым игнорированием вторым автором перспективы рассмотрения необязательного чтения с позиций самого художественного текста, возникающей в процессе дискурса, когда, к примеру, фамилии известных персон можно было бы рассматривать в конкретном тексте безотносительно к их реальным носителям и отношению читателя к данным публичных персонажам, а просто как некие структурные сущности, находящиеся в некоторых отношениях с другими элементами текста, но эта ничья в интеллектуальном поединке двух модных публицистов становится показателем пустоты базара, когда на этот же веб-сайт совершенно случайно, не истины взалкать ради, а токмо неверным движением руки, соскальзывает незадачливый пятнадцатилетний юзер Гоша Тюкин, который, впрочем, быстро разобравшись, по концептуальному убожеству местного дизайна, — что к чему, тут же, не пугая прыщи на лбу зачатками морщин, жмёт с ходу флэш-баннер, уносящий его в пределы онлайновой игры, где он обязательно станет победителем, — а как иначе, — сумев таки попасть теннисным мячом в одно забавное местечко мечущейся вдоль кирпичной стенки сеяной ракетке Курвиковой, что, соответственно, и позволит ему в последствии получить бонус — халяву на трёхчасовое посещенье порносайта «Из архивов Лубянки», употребление коего за раз всенепременно вызовет у него некоторое неясное томление на предмет зыбкости собственного бытия и иллюзорности видимых горизонтов, и что, в свой черёд, подвинет его сдать последний грош, дабы запустить по всё же прилипшему к подкорке смурному словечку «симулякр» машинный поиск, результаты которого утешения ему, как водится, не принесут, зато обязательно заставят взыскать подлинности, а, следовательно, применить простой приём практического дзэна — сунуть свою зачумлённую голову в открытую фортку и вдохнуть полной грудью светлую печаль, занесённую нездешними ветрами в пахнущий мхами и морошкой воздух подмороженного октябрьского утра… Вот и всё, собственно. Вот что такое одна вонь. Поняла?
— Слова по отдельности — нет, а в целом — да.
— А так и надо — всё всегда в целом понимать… Так и надо. Значит, говоришь, в целом поняла? Или всё же повторить?
— Не надо! — отчаянно вскрикнула Йоо и насупилась. — Ты меня, Жених, наверное, за инфантильную идиотку держишь? Да? И своим интеллектом с ходу задавить пытаешься?
— Вот что, девушка, слушай-ка сюда. Во-первых, за инфантильную идиотку я тебя не держу, — и не потому, что держу тебя за кого-то другого, а просто пока плохо тебя знаю и, вообще, ни за кого по этой причине не держу, распространяется на тебя пока презумпция, если ты знаешь, что это такое, а вот когда узнаю тебя поближе, тогда и буду тебя за кого-нибудь держать, возможно, как раз за инфантильную идиотку. Это, во-первых. А во-вторых, почему ты всё время называешь меня женихом?
— А как же мне тебя называть, если я буду твоя Невеста? Суженым что ли?
— Ты меня ещё Избранным назови!
— Ну как-то ведь мне нужно тебя называть? Не дядей же Витей. В самом деле
— Ну, называй меня так, как моя мама называла моего отца, кадрового офицера РККА.
— Это как?
— Наверное, Пелевиным. Просто Пелевиным.
— Пелевиным? Ладно, Жених. Буду теперь называть тебя Пелевиным.
Йоо задрала платье, приспустила трусики, присела на унитаз и с задумчивым выражением лица зажурчала.
Такого коммунизма Виктор вынести уже не смог и срочно из ванной-рум ретировался.
6
Пройдя в гостиную, Виктор — блин, вот оно, началось! — застигнул собаку в момент совершения циничного по своей природе преступления: Дюк, вероятно, не выдержав долгого, по его звериному разумению, одиночества, стащил со стола первую попавшуюся книгу и, примостившись на диване, приготовился плотным образом ею заняться.
