Фрэнсис Хардинг - Недобрый час
Солдафонские интонации куда-то пропали. Блеклые глаза смотрели исключительно на Клента, будто Мошки вовсе не было здесь.
— Увы, нет, я проездом… Меня ждет клиент в Микбардринге… — Теплый прием озадачил Клента.
— Пробудете у нас больше трех дней? Нет? Тогда, сэр, вам и вашей прислуге мы дадим значки гостей.
Показалось? Сказав «прислуга», Малиновый бросил на Мошку очень быстрый и очень холодный взгляд? Нет, не показалось. Этот взгляд царапнул ее щеки, как брошенный снежок. Мошка привыкла к людскому презрению, но Малиновый обдал ее отвращением на грани ненависти. Девочка оглядела помещение. Стражники вдоль стен, встречаясь с ней взглядами, отводили глаза, будто у нее клеймо на лице.
«Да что со мной не так?» — чуть не заорала она. Аура отверженной волнами разбегалась от девочки.
— Вы имеете право оставаться в дневном городе три дня, не считая сегодняшнего, — объяснил ей Малиновый. — Каждый день заглядывайте в Комитет Часов, вам будут выдавать новые значки. А если вы задержитесь дольше, вам выдадут значок жителя. Что касается вас, мистер Клент, вы можете претендовать на дневное гражданство. Мы всегда рады человеку с добрым именем.
— А… понятно. Хорошо. Тогда я… — Клент явно не знал, что сказать. Он смотрел на Мошку неуверенно, даже виновато. Судя по всему, он тоже заметил оборот «что касается вас». Мошку одолело предчувствие, что загадочное «дневное гражданство» ей в любом случае не светит.
Кеннинг принес пару деревянных брошек. Одна была темной, с нарисованной мухой. Вторая, из светлого дерева, была украшена грубым наброском кукольного театра. У обеих брошек была голубая кайма. Кеннинг отдал их Кленту, обойдя Мошку по широкой дуге.
Мошка глянула на брошь Клента, потом на свою. Похоже, у Кеннинга в книге был полный список Почтенных, и каждый отнесен к «дню» или «ночи». Да, Мухобойщику посвящены ночные часы, так ведь и Фангавоту тоже! Почему тогда последний, согласно книге, отнесен к «дню»?
— В день прибытия гости получают значки с голубой каймой, — пояснил Малиновый. — Завтра вам выдадут с желтой, послезавтра с зеленой, потом с красной. Что еще важно: соблюдайте свои Часы. Дневной город существует от рассвета до заката. После заката никого из нас не остается, вести себя надо, будто нас здесь нет. Таковы правила. От вас ожидают, что вы будете их выполнять. Вот карточки, отдадите в любой таверне, и вам предоставят ночлег. Хозяин потом получит деньги с нас. Еда в счет не входит, но и на улице не останетесь. Придете завтра менять значок, получите новые карточки.
Малиновый перевел дух и продолжил:
— Двери за вами запрут снаружи. Перед рассветом услышите горн. Вскоре он затрубит снова, это означает, что замки сняты. Можете выйти на улицу и приступить к существованию. Перед закатом тоже раздастся горн. Это сигнал, у вас есть четверть часа, чтобы явиться в место ночевки. Успейте любой ценой. — Малиновый склонился над столом, в глазах его вспыхнуло предостережение. — Поймите, мистер Клент, ни один город не потерпит, чтобы несуществующие люди бродили по улицам.
Повисла многозначительная ледяная пауза.
— А, понял. Ясно. — Клент кивнул глубокомысленно, потом не так уж глубокомысленно, а потом как человек, который боится, что голова сейчас отвалится. — В общем… короче… нет. Честно говоря, не понимаю. Уважаемый, не сочтите за оскорбление вам и вашему прекрасному городу, но смысл ваших слов решительно ускользает от меня.
Малиновый явно расстроился. Видно, очень уж не хотелось ему вдаваться в долгие объяснения. Покачав головой, он решил ими пренебречь. Макнул перо в чернила, подписал пергамент, капнул воска и прижал печатку:
— Считайте, что это комендантский час. В Поборе свои способы защищать респектабельных людей вроде вас от преступных элементов.
Малиновый встал, отвесил формальный поклон и протянул бумагу Кленту:
— Сэр, ничего не бойтесь в Поборе. Нашими стараниями это самый безопасный город под солнцем.
По его сигналу стражники у дальней стены распахнули двери и проводили Мошку с Клентом прочь. Клента увели по коридору, а Мошку Кеннинг пригласил в боковой проход.
— Таможня на пару слов, — шепнул он.
Две пестрые тетки парой слов не ограничились. Они стали выяснять, не ввозит ли Мошка контрабандой шоколад, кофе, кружева, перец, имбирь, опий, шелк, табак и другие продукты, свидетельствующие, что она тайно поддерживает торговые отношения с презренными радикалами портового Манделиона. Они злобно перерыли все указы, но в итоге признали, что импорт гуся ничему не противоречит. И когда Мошка уже думала, что сейчас ее поднимут за ноги и будут трясти, пока не выпадет пресловутая контрабанда, тетки сменили тактику. Они принялись допрашивать и осматривать ее на предмет прыщей, оспин, пустул, чумы, лихорадки, малярии, болей, трясучки и прочих симптомов, означающих, что Мошка ввозит в город жуткую болезнь. Был страшный миг, когда они собрались было осмотреть Сарацина, но отблеск в его стеклянных глазах подсказал держать руки подальше. Когда Мошка и впрямь ощутила себя огромной заразной мухой, ей зачитали список наказаний за всевозможные кражи и выпустили назад.
Клент сидел в другой комнате. Ожидание скрашивал бокал бодрящего вина и тарелка закусок.
— Наконец-то, милочка. Хватит задерживать добрых людей…
Перед ними распахнулась дверь. Мошка, Клент и Сарацин вышли на улицу.
Вот он какой, Побор, залитый солнцем. В глаза плеснуло такой пестротой, что Мошка ослепленно заморгала. Перед ними слева направо растянулась запруженная улица, повторяющая изгибы городской стены. Напротив выстроились дома в три-четыре этажа, крашенные в молочно-белый или масляно-желтый, со скрещенными балками из потемневшего дерева.
Люди здесь одевались так ярко, что Мошка вспомнила прошедший месяц как одно большое серое пятно. Будто все краски сбежали сюда: красный — на плащи торговцев, желто-зеленый — на незрелые лимоны в корзине, остальные — на попугайскую парчу, занавешивавшую паланкины. В стенах были деревянные арки, ведущие в темные переулки, и туда все время ныряли пешеходы. Наверху тоже кипела жизнь: люди стояли на балконах и ходили по мосткам, перекинутым между верхними этажами.
Над головой у Мошки зазвенел колокол. Подняв голову, девочка увидела на ближайшей башне сине-золотые часы, огромные, сверкающие. Прямо под ними торчал из ниши Добряк Балабол, дующий в серебряную дуду. Из чрева механизма раздалась короткая мелодия, и Балабол нырнул во тьму. Его сменила Добрячка Сильфония. Узнать ее легко: золотисто-розовые крылья и длинный нос, испачканный медом. Точно, осознала Мошка, в эту пору кончается время Добряка Балабола и начинается час Сильфонии. Может, внутри часов спрятаны все Почтенные, и каждый в свое время вылезет под музыку и улыбнется солнечному городу.
