Юлия Латынина - Сто полей
Марбод Кукушонок и Лух Медведь вынули мечи и велели людям рисовать круг, и тут сбоку вынырнул отец Адрамет, монах-шакуник:
– Сударь… Никто не сомневается в величии вашего рода. Но что будут говорить о сегодняшнем дне? Королю скажут: Марбод Кукушонок дрался, чтоб доказать, что монахи-ятуны способны творить чудеса.
Смысла замечания Ванвейлен не понял. А Кукушонок закусил губу, вбросил меч в ножны и молча сел. Его красивое лицо совершенно побледнело.
Возвращались, торопясь поспеть к вечерней трапезе. С крутой тропки из-под копыт лошадей ссыпались камешки, и далеко справа в море плавало уходящее закатное солнце. Ванвейлен размышлял: «Пусть два брата покорили двести с лишним лет назад империю. Значит, и условия в одной ее части не могут сильно отличаться от условий в другой. С этой стороны огненной горы монахи продают зуб Шакуника, он же – швырковый топор на языке людей. С той стороны горы продают, видимо, чешую Шакуника, она же – черепаховый гребень… Страна Великого Света – всегда по другую сторону огненной горы, но по ближайшем рассмотрении удивительно схожа. Ибо иначе что останется от исторической необходимости, которая все же существует? А что поймет местный крестьянин или Кукушонок в их корабле? Даже обшивки не одолеют. Крестьянин скажет: обвалился зубец Небесного Града, а Марбод решит: вот он, пропавший меч Ятуна увеличенных размеров…»
Марбод ехал рядом. Он ждал ответа от колдуна и очень жалел, что не смог подраться с Лухом Медведем. Потому что он победил бы Медведя и подарил бы ему жизнь и все остальное, и Медведю пришлось бы стать как бы младшим братом Кукушонка. Вот они, монахи, такие: делают вид, что мешают поединку, а на самом деле мешают примирению после поединка.
– А скажите, – спросил Ванвейлен, – за Голубыми Горами – такие же порядки?
Марбод помолчал. Пятнадцать лун назад он побывал в соседней стране, но при всех говорить об этом не собирался. Об отсутствии его ходили удивительные слухи. Дружинники его рассказывали, что Марбод провалился в Золотую Гору и провел там один день, – а в среднем мире в это время прошло полгода.
– Я там не воевал, – ответил Марбод.
Ванвейлен фыркнул про себя. По-видимому, война была тут не только главным способом экономического обмена, но и главным способом обмена информацией.
– А кто воевал? – спросил он.
Марбод понял, что колдун не заметил нелжи, опечалился: плохой колдун. Ну да ничего. Колдуна делают слухи, а не заклинания. Поберегись, Арфарра, я такие слухи распущу про этого колдуна! Припомнится тебе неподаренная лошадь!
– Покойный король собирался воевать, да не успел. Господин Арфарра воевал, да и господин Даттам. Господин Даттам и его дядя два года воевали против императора, пока император не сделал дядю наместником провинции.
Ехавшие впереди охотники услышали имя Даттама и заволновались. Кто-то внезапно запел песню. Это была красивая песня о молодом рыцаре Даттаме. В ней говорилось, что меч Даттама сверкал над миром, как полумесяц, и что белый плащ его расстилался над полями, как иней, и что все, что он ни награбил, молодой Даттам отдавал войску. Это была хорошая песня с грустным концом, потому что она кончалась рассказом о том, как Даттама предал его собственный дядя, и как дядя получил звание наместника, а Даттам должен был постричься в монахи.
Ванвейлен перегнулся через седло к отцу Адрамету и сказал, улыбаясь:
– Сдается мне, отец Адрамет, что ваши слова о могуществе империи несколько преувеличены, если человек может поднять восстание против императора и заполучить через это титул наместника.
Отец Адрамет пожал плечами, видимо не желая ввязываться в неприятный политический разговор даже далеко от родины.
– Да, – сказал задумчиво Марбод, поправляя красивой рукой удила, – так всегда. При сильных правителях мятежнику полагается веревка, а при слабых правителях мятежнику полагается титул наместника. Вот и мы, Кречеты: король хотел бы нас удавить, как давят блоху в миске, а мы из поколения в поколение – наместники Верхней Ламассы.
– По наследству?
– О, – сказал Киссур, – не то, чтобы по наследству, потому что где-то в законах королевства есть запись, что чиновники должны назначаться каждые три года. Каждые три года король нас утверждает в этой должности, но я не слыхал, чтобы он кого-то не утвердил.
– А что будет, если король вас не утвердит?
Марбод улыбнулся.
– Вы видели, господин Ванвейлен, сегодня утром, как вертелся в деревне шаман, призывая весну? Что будет, если шаман откажется вертеться? Весна, я думаю, все равно наступит, а вот у шамана будут серьезные неприятности.
Ванвейлен усмехнулся. Когда дело шло об обычаях грязных крестьян, суеверный красавец Марбод выказывал себя чуть ли не атеистом.
– А храм Шакуника сильнее короля?
– Шакуники, – сказал Марбод, – просто торговцы. Не было еще такого, чтобы торговец в мире что-то значил.
Ванвейлен рассердился:
– Сдается мне, Марбод, что торговцы храма кое-что значат, раз вы охраняете их караван, да и грабите по их указке.
В мире что-то сломалось. Марбод помолчал, облизнул губы.
– Я – королевский инспектор, – сказал он. – Ежели торгаши просили у меня покровительства…
Хлестнул лошадь и ускакал.
Лух Второй Медведь погладил сапсана и громогласно заметил:
– Шакала назвали шакалом, а он в ответ: у меня грамота, что я волк… А вот вы, господин Ванвейлен, сразу видно, знатный человек, – и по словам, и по осанке. И корабль ваш честный, а не купеческий…
Слева, задумчиво склонив голову, слушал медвежьи слова храмовый торговец. Он уже заметил, что заморские торговцы для торговцев держатся слишком гордо. Так и собирался доложить.
Монах-шакуник перегнулся через седло к Ванвейлену и, подмигнув, хитро спросил:
– Что же такого предложил вам Марбод в пещере, что вы так открыто разрываете с ним отношения?
– Я? Я не хотел…
– Бросьте, господин Ванвейлен, – или вы не знали, что нет худшего способа обидеть знатного человека, чем назвать его торговцем или другом торговцев? Эти люди гордятся тем, что их прабабку изнасиловал горный дух, и что предки их жрут прохожих в своих могилах, и они считают, что совершили угодное небу дело, если застали на горной тропе торговца и, ограбив его, зарубили. Так что он вам предложил?
Ванвейлен густо покраснел. Предложение Марбода быть идейным наставником в государственном перевороте его не очень-то устраивало; но доносить он на Марбода не собирался. Не то чтобы Ванвейлен был против государственного переворота как такового, – но ему казалось, что если Марбод сядет на место короля, в этой стране ничего не изменится, да и вообще в ней ничего нельзя изменить.
