Александр Анисимов - Игры богов
Стуканец уже уселся, скрестив ноги и положив кирку перед собой. Лумиан вспомнил, что этим жестом маленькие рудокопы выказывали свое расположение к собеседнику, и внутренне порадовался — разговор обещал быть приятельским. Монах также присел, постаравшись принять позу, подобную той, в какой находился сейчас Озенкольт, однако еще не совсем отошедшие от мороза конечности отказывались сгибаться, так что со стороны потуги Лумиана выглядели довольно забавно. Рудокоп не сдержался и хихикнул, но почти тут же поспешил спрятать улыбку в бороде, взглянув на помрачневшего схимника. Когда же оба наконец расселись, стуканец заговорил:
— Тебя, наверное, удивляет мое присутствие здесь? Можешь не отвечать, я вижу и так. Но знай, у меня есть на то веская причина. Я только что говорил с вашим отцом настоятелем, и он ясно дал мне понять, что больше не собирается платить нашему роду за позволение проживать в этих горах. Последние триста лет мы жили друг с другом в мире и согласии. Еще самый первый ваш настоятель подписал с нами договор. Он обязался платить нам каждые полвека по шесть изумрудов. Как ты понимаешь, эта плата чисто символическая — мы за год добываем сотни и сотни гораздо более дорогих камней. Но эти шесть изумрудов — обычай. Все, кто когда-либо приходил в наши горы, должны были платить нам за это. И никто еще не отказывался, кроме нынешнего настоятеля Ордена. Я не знаю, что толкнуло его на этот шаг, но хочу, чтобы вы знали: мы, стуканцы, умеем охранять свои владения от посягательств чужих и не потерпим попрания наших обычаев. Если настоятель не изменит своего решения — все монахи Ордена будут изгнаны из Северных гор. А нам бы этого не хотелось: горы пусты и даже несколько человек могут хотя бы на время оживить их, понимаешь меня?
Лумиан машинально кивнул, округлившимися глазами глядя на маленького рудокопа. Вот тебе и приятельский разговор получается… Слова Озенкольта поразили его. Монах никак не думал, что стуканец заговорит с ним именно об этом. Подобные вопросы обсуждались только с отцом настоятелем или, в самом крайнем случае, со Старшими братьями — остальные не принимали участия в принятии действительно важных решений. Так что слова стуканца стали для Лумиана большим потрясением. А Озенкольт меж тем продолжил, не обращая внимания на изменившееся выражение лица Лумиана:
— Настоятель Гуарам попросту выставил меня за пределы пещер, и мне не удалось больше ни с кем посоветоваться. Ты остаешься последней надеждой как для нас, так и для вашего Ордена. Если бы мы могли, мы оставили бы вас, даже не требуя платы, но — нельзя нарушать обычай. Если мы позволим попирать вековые обычаи, мир не устоит, ведь ничего не делается просто так. Может тебе это покажется странным, но наш народ считает именно так. Поговори с отцом настоятелем и попытайся убедить его изменить решение. Мы даем вам еще пять ночей. Если на шестую вы не согласитесь на наши условия. Северные горы закроются для вас навсегда.
Последние слова стуканца Лумиан слушал уже как будто в тумане, пытаясь решить, что же ему теперь делать. Он очень хотел покинуть горы, поскольку до сих пор так и не свыкся со снегом и холодом, хоть прожил в обители Ордена Черных Монахов уже добрый десяток лет, однако все было не так-то просто. Несмотря на капризы природы, эти места стали для Лумиана вторым, а теперь уж, наверное, и единственным домом. Рано или поздно все братья покидали пещеры, чтобы уйти к людям, но Лумиан, однако, надеялся, что с ним это произойдет не скоро. А вот теперь его размеренная и уже ставшая привычной жизнь в горах находится под угрозой и монах не знает, что предпринять.
Настоятель Гуарам, конечно, понимал, на что шел, отказывая маленьким рудокопам, но все же Лумиана одолевали сомнения. Когда отец-настоятель сообщал о своем решении клиру, монаху почему-то было гораздо спокойнее.
* * *
Высокий свод огромной пещеры почти терялся во мраке, хотя света было более чем достаточно. Сотни факелов разгоняли тьму желтовато-зеленым пламенем. Ровные, явно рукотворные, стены были украшены гигантскими мозаиками, на которых без труда узнавались лица восьми богов-покровителей поднебесного мира. Здесь находились изображения Имиронга, летнего бога, властелина огня; Каниоса, бога осени, подчинившего небо; Везэльда, весеннего бога, отца земли; а так же Ньёрмона, бога зимы и владетеля океана. Кроме того, с мозаик взирали Амфарон и Брэннета — созидатели всей людской и божественной магии, да безумный бог Райгар, хозяин Огненного Царства и Небесного Дворца. Реже других встречалось изображение богини Орнеллы, считавшейся дочерью Ньёрмона. Среди мозаик было труднее выделить изображения наиболее почитаемых в мире богов, однако изображения Райгара были выполнены с особой тщательностью и усердием. Уже одно это говорило о многом. Хозяева пещеры явно ставили Безумного бога выше остальных.
Вдоль стен располагались каменные кресла, на каждое было наброшено шерстяное вязаное покрывало. Однако сейчас кресла пустовали, только некоторые из них занимали люди в блестящих черных плащах, с наброшенными на головы глубокими капюшонами. Однако каждый знал, кто под ними скрывается. Четверо Старших братьев Ордена и отец-настоятель Гуарам неподвижно восседали в креслах, цепкими колючими взглядами скользя по темным фигурам, постепенно заполняющим пещеру. Когда же под высокий свод ступил последний монах, откуда-то сверху раздался протяжный глухой удар гонга. Царившую тишину не нарушило больше ни единого звука. Едва все монахи заняли отведенные им в соответствии с рангом каждого кресла, Гуарам поднялся, опираясь на толстый посох, навершием которого служил оправленный в черненое серебро человеческий череп со вставленными в глазницы полированными шарами из вулканического стекла.
— Будь славен, Райгар Незабвенный! Велика сила твоя, так дай же нам хоть малую ее толику, чтобы верно служить тебе!
— Будь славен, — эхом повторили все присутствующие, чуть привстав и снова опустившись в кресла, как того требовал сложившийся за века ритуал. Гуарам остался стоять. Капюшон сам собой откинулся, открыв сморщенное, изборожденное глубокими морщинами лицо старика. Набухшие мешки под глазами только подчеркивали почти полное отсутствие белков.
— Приветствую вас, братья, — громогласно заявил он, смотря куда-то вверх. — Сегодняшнее собрание будет особенным, поскольку все вы услышите то, что вам пора узнать.
— Да, настоятель, — вновь в один голос ответили остальные, одновременно откидывая на плечи капюшоны. В свете факелов заблестели покрытые потом сосредоточенные лица. В пещере было очень тепло, хотя в горах лежал снег.
