Александра Христова - Мертвое солнце
— Это как? — не понял я.
— Пыльца сиина, попадая в организм живого существа, остается в нем навсегда. А в больших количествах она одновременно загорается. Вся. Представь себе, что происходило с теми рабами, кто был до нас.
Я вообразил последствия и вздрогнул от ужаса. Сгореть заживо… Жуткая смерть. Никогда не любил огонь, предпочитая прохладу и полумрак. А тут такое…
Стоп! А как же тогда все остальное? Почему, например, не отравляется вода в озере или земля?
Эльф, прочитав мои мысли, хмыкнул и, отойдя немного в сторону, подозвал меня к себе.
— Смотри, — сказал он и ткнул пальцем в особо густой кустик сиина.
Не решаясь подойти так же близко, как Элли, я принялся рассматривать коварное растение. Цветок как цветок. Невзрачные серо-коричневые цветочки, острые багрово-зеленые с ржавым оттенком листья…
И тут до меня дошло. Силуэт, в пределах которого рос этот цветок, напоминал человеческое тело.
От пришедшей на ум догадки я задохнулся. Это же… это…
— Именно, — кивнул Элли. Впервые за все время я был ему благодарен за чтение мыслей. — Сиину для роста необходим пепел сожженных им живых существ — за это его и называют «огненным ветром». В воде или земле пыльца просто разрушается, чего нельзя сказать о живых. В принципе именно поэтому хозяйка либо находится в замке, либо, если куда-то выходит, окружает себя «воздушной пеленой».
Меня затошнило. Что же это за мир такой, раз в нем может расти это? И как тогда в этом мире еще вообще живут?
— Зря ты так думаешь, — покачал головой остроухий. — Сам по себе сиин растет только в долине около Врат: слишком много там энергии смерти — настолько много, что не нужен даже пепел. Сюда же его специально привезли.
— А откуда тогда могилы? — поинтересовался я, отходя подальше от страшного растения. Действительно, если рабы погибают, сгорая заживо, то что тогда хоронят?
— Неужели ты думаешь, что рабы хозяйки гибнут только из-за сиина? — одними губами горько улыбнулся эльф. — Многие из нас гибнут на работах по расчистке долины: сорвался, например, в озеро — и все! Можно вынимать ледяную статую. А расчистка склонов? Неужели ты думаешь, что долина приобрела такой вид исключительно с помощью магии?
— Ну… — Я замялся. Честно говоря, я так и подумал.
Клыкастик хмыкнул.
— Не забывай еще и о том, что тренировки тоже не являются развлечениями. Да, многие из новичков кончают с собой, не выдержав участи раба. В нормальных-то условиях в нашем мире такое подчинение запрещено.
Я совсем пал духом. Да что ж мне так не везет-то? Даже этой участи — пусть и в какой-то мере трусливой и постыдной — меня лишили! А тут еще и трава эта…
— Эй, не раскисай! — Элли уже более приветливо улыбнулся, оскалив клыки. Улыбка изуродованного лица была слабой и кривой, но почему-то согрела. Улыбнулся бы мне так кто на Земле — бежал бы я… очень быстро и далеко. — На каждое существо сиин действует по-разному. Я, например, здесь уже десять лет — и ничего, живой.
— А сбежать не пробовал? — вырвался у меня вопрос.
Улыбка исчезла, будто ее и не было. Элли нахмурился и сердито глянул на меня.
— Последний идиот, который попробовал отсюда сбежать, умирал в течение пяти суток, все это время корчась в агонии. Я не хочу повторять его участь. Лучше быть рабом, но живым, чем свободным, но мертвым. — Эльф резко развернулся и направился к маленькому сарайчику на краю поля, куда до этого заходили все остальные, оставив меня в одиночестве.
Вот оно как… Значит, рабство лучше… Но ведь они все обречены. Неужели они не понимают, что умрут в любом случае? Что сиин просто не даст им шанса?
Или боятся перемен?
Я так сильно задумался, что, когда на мое плечо легла широкая ладонь, я подскочил от неожиданности и, обернувшись, увидел ухмыляющегося Лиира.
— Так, парень, а теперь давай разберемся, что ты умеешь, — сказал он.
— Ну-у… — протянул я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Наверняка же он меня спрашивает не о моих навыках печати на компьютере, а о владении холодным оружием. — Я умею обращаться со шпагой и немного — с короткими парными мечами. Люблю кинжалы и метательные ножи, из лука стрелять умею, но очень не люблю…
Мастер выслушал меня и задал неожиданный для меня вопрос:
— Тебе приходилось убивать?
— Что? — опешил я. — Нет, не приходилось.
— Значит, ты ничего не умеешь, — резюмировал он.
— Эй! Это почему? — Сказать, что я был оскорблен, значит ничего не сказать. — Я умею драться.
— Неверно, — отрезал Лиир. — Ты умеешь фехтовать. У гладиаторов один принцип: убей, или убьют тебя. Причем убить надо так, чтобы это было красиво.
Меня передернуло. Дожил — иду рядом с человеком, который рассуждает о том, чтобы я научился убивать красиво. За что мне все это?
— Ты правша или левша? — тем временем продолжал расспросы Лиир.
— Левша. — Я не понимал, куда заходит разговор.
Мужчина походил вокруг меня, заставил сделать несколько приседаний, похмыкал и направился к тренажерам, позвав меня с собой.
— Пойми, парень, — втолковывал он мне на ходу. — Быть гладиатором — значит быть убийцей. Ты должен убить своего врага первым, чтобы он не убил или не покалечил тебя. Покалеченный раб — мертвый раб, запомни это. — Я запомню. — Шпаги и ножи — это, конечно, хорошо, но для арены не годится, — не обращая особого внимания на мои реплики, продолжал свои рассуждения мастер. — Нужно что-то длинное, но не слишком тяжелое, так что двуручник не подойдет.
— А что тогда? Копье? — ужаснулся я. Копья я терпеть не мог, в клубе всегда обходил их десятой дорогой. Сколько тренер ни старался всучить мне очередной деревянный дрын с железкой на конце, я никогда не брал их в руки.
— Нет, — хитро улыбнулся Лиир. — Копья — это для всадников. У меня есть кое-что гораздо интереснее…
Когда мы подошли вплотную к орудиям пытки, по недоразумению называемым тренажерами, я увидел, что за ними находится небольшая стойка, накрытая плотной тканью. Лиир подошел поближе и стянул накидку со стойки. А на ней… Я задохнулся от восхищения.
Прямой металлический шест длиной метра полтора был весь украшен гравировкой и посередине был снабжен резной деревянной рукояткой для удобства. Сантиметров по тридцать с каждой стороны было сплющено, словно по концам шеста проехал асфальтоукладочный каток. Плоским участкам придали листовидную форму и, судя по всему, очень остро наточили. Все оружие было отполировано до блеска и сверкало так, что было больно глазам.
— Ух ты! — Я был в восхищении. — Какая красота!
