Анджей Сапковский - Последнее желание
— Не хочу.
— А может, так-то оно и лучше, — раззявил пасть уродец. — Девочек веселило, как я управлялся с мебелью, и в доме почти не оставалось целых стульев. — Нивеллен зевнул, при этом язык свернулся у него трубкой. — Надоела мне болтовня, Геральт. Короче говоря: потом были еще две — Илика и Венимира. Все шло как обычно. Тоска! Сначала смесь страха и настороженности, потом проблеск симпатии, подпитываемый мелкими, но ценными сувенирчиками, потом: «Грызи меня, съешь меня всю», потом возвращение ихних папуль, нежное прощание и все более ощутимый ущерб в сундуках. Я решил делать длительные перерывы на одиночество. Конечно, в то, что девичий поцелуйчик изменит мою внешность, я уже давно перестал верить. И смирился. Больше того, пришел к выводу, что все и так идет хорошо и ничего менять не надо.
— Так уж и ничего?
— Ну подумай сам. Я тебе говорил, мое здоровье связано именно с таким телом — это раз. Два: мое отличие действует на девушек как дурман. Не смейся! Я совершенно уверен, что в человеческом обличье мне пришлось бы здорово набегаться, прежде чем я нашел бы такую, например, Венимиру, весьма, скажу тебе, красивую девицу. Думаю, такой парень, каким я изображен на портрете, ее бы не заинтересовал. И, в-третьих, безопасность. У папули были враги, некоторым удалось выжить. У тех, кого отправила в мир иной дружина под моим печальным командованием, остались родственники. В подвалах — золото. Если б не ужас, который я внушаю, кто-нибудь да явился бы за ним. Например, кметы с вилами.
— Похоже, ты уверен, — бросил Геральт, поигрывая пустым кубком, — что в теперешнем своем виде никого не обидел. Ни одного отца, ни одной дочки. Ни одного родственника или жениха дочки. А, Нивеллен?
— Успокойся, Геральт, — буркнуло чудище. — О чем ты говоришь? Отцы чуть не обмочились от радости, увидев мою щедрость. А дочки? Ты бы посмотрел на них, когда они приходили в драных платьях, с лапками, изъеденными щелоком от стирки, спины сутулые от постоянного перетаскивания лоханей. На плечах и бедрах у Примулы еще после двух недель пребывания у меня не прошли следы от ремня, которым потчевал ее папочка-рыцарь. А у меня они ходили графинюшками: самое тяжелое, что в ручки брали, так это веер; понятия не имели, где здесь кухня. Я их наряжал и увешивал цацками. Своим волшебством нагревал по их желанию воду для жестяной ванны, которую папуля еще для мамы увел из Ассенгарда. Представляешь себе? Жестяная ванна?! Редко у какого графа, да что там, короля есть жестяная ванна! Для них, Геральт, это был сказочный дом. А что до постели… Зараза, невинность в наши дни встречается реже, чем горный дракон. Ни одной я не принуждал, Геральт.
— Но ты подозревал, что кто-то мне за тебя заплатит. И кто бы это мог быть?
— Какой-нибудь стервец, которому покоя не дают те крохи, что остались в моих подвалах, а дочек ему боги не дали, — выразительно произнес Нивеллен. — Человеческая жадность не знает предела.
— И больше никто?
— И больше никто.
Они помолчали, глядя на нервно подрагивающие язычки пламени свечей.
— Нивеллен, — вдруг сказал ведьмак. — Сейчас ты один?
— Ведьмак, — не сразу ответил уродец, — я думаю, мне определенно следует покрыть тебя не самыми приличными словами, взять за шиворот и спустить с лестницы. И знаешь за что? За то, что ты считаешь меня придурком. Я давно вижу, как ты прислушиваешься, как зыркаешь на дверь. Ты прекрасно знаешь, что я живу не один. Верно?
— Верно. Прости.
— Что мне твои извинения. Ты ее видел?
— Да. В лесу, неподалеку от ворот. В этом причина того, что купцы с дочками с некоторых пор уезжают от тебя несолоно хлебавши?
— Стало быть, ты и об этом знал? Да, причина в этом.
— Позволь спросить…
— Не позволю.
Опять помолчали.
— Что ж, воля твоя, — наконец сказал ведьмак, вставая. — Благодарю за хлеб-соль, хозяин. Мне пора.
— И верно. — Нивеллен тоже встал. — По известным причинам я не могу предложить тебе ночлег у себя, а останавливаться в здешних лесах не советую. После того, как округа опустела, тут по ночам неладно. Тебе следует вернуться на тракт засветло.
— Учту, Нивеллен. А ты уверен, что не нуждаешься в моей помощи?
Чудище искоса глянуло на него.
— А ты уверен, что можешь мне помочь? Сумеешь освободить от этого?
— Я имел в виду не только это.
— Ты не ответил на вопрос. Хорошо… Пожалуй, ответил. Не сумеешь.
Геральт посмотрел ему прямо в глаза.
— Не повезло вам тогда, — сказал он. — Из всех храмов в Гелиболе и Долине Ниммар вы выбрали аккурат храм Корам Агх Тэра, Львиноголового Паука. Чтобы снять заклятие, брошенное жрицей Корам Агх Тэра, требуются знания и способности, которых у меня нет.
— А у кого есть?
— Так это тебя все-таки интересует? Ты же сказал, будто тебе сейчас хорошо.
— Сейчас, да. А потом… Боюсь…
— Чего?
Уродец остановился в дверях комнаты, обернулся.
— Я сыт по горло твоими вопросами, ведьмак. Ты только и знаешь, что спрашиваешь, вместо того чтобы отвечать. Похоже, тебя надо спрашивать по-другому. Слушай, меня уже некоторое время… Ну, я вижу дурные сны. Может, точнее было бы сказать «чудовищные». Как думаешь, только коротко, я напрасно чего-то боюсь?
— А проснувшись, ты никогда не замечал, что у тебя грязные ноги? Не находил иголок в постели?
— Нет.
— А…
— Нет. Пожалуйста, короче.
— Правильно делаешь, что боишься.
— С этим можно управиться? Пожалуйста, короче.
— Нет.
— Наконец-то. Пошли, я тебя провожу.
Во дворе, пока Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил кобылу по ноздрям, похлопал по шее. Плотвичка, радуясь ласке, наклонила голову.
— Любят меня зверушки, — похвалился Нивеллен. — Да и я их люблю. Моя кошка Обжорочка, хоть и сбежала вначале, потом все же вернулась. Долгое время это было единственное живое существо, моя спутница недоли. Вереена тоже…
Он осекся, скривил морду.
— Тоже любит кошек? — усмехнулся Геральт.
— Птиц, — ощерился Нивеллен. — Проговорился, язви его. А, да что там. Это никакая не новая купеческая дочка, Геральт, и не очередная попытка найти крупицу истины в старых небылицах. Это нечто посерьезнее. Мы любим друг друга. Если засмеешься, получишь по мордасам.
Геральт не засмеялся.
— Твоя Вереена, — сказал он, — скорее всего русалка. Знаешь?
— Подозреваю. Худенькая. Черненькая. Говорит редко, на языке, которого я не знаю. Не ест человеческую пищу. Целыми днями пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?
— Более-менее, — ведьмак затянул подпругу. — Ты, верно, думаешь, что она не вернулась бы, если б ты стал человеком?
