Марина Дяченко - Магам можно все
— Продается дом, улица Копейщиков, два этажа, недорого! Продается корова… Куплю упряжку! Приюту для сирот требуется повариха! Продается кузница со всем инструментом! Продается…
Я решительно свернул прочь от площади. От мальчишкиного голоса звенело в ушах.
— Объявляется набор на трехмесячные курсы палачей! — неслось мне вслед. — Предоставляется общее жилье! Трехразовое питание, балахон за счет казны и стипендия пять монет! Успешно сдавшим… предоставляется… заплечных дел… сдельно…
Чем дальше в ночь проваливался город, тем глуше и пустыннее становились улицы. Я слонялся без определенной цели — центр, живой и освещенный даже после полуночи, остался далеко позади. Во дворец общественных увеселений я так и не пошел, а публичные девицы, пожелавшие скрасить мой досуг, показались на редкость грязными и неаппетитными.
Когда кончился свет ночных фонарей — кончились и девицы. Вообще все прохожие куда-то делись; меня окружали, по-видимому, ремесленные переулки. Возможно, при свете дня эти приземистые строения, вывески и подворотни обладали определенным обаянием — но теперь я смотрел ночным взглядом, а потому все предметы приобретали неопрятный коричневатый оттенок. Я давно заметил, что пейзажи, впервые увиденные в темноте, не имеют шансов мне понравиться.
Я шел и думал, что, неверное, лучше бы мне выиграть не Корневое заклинание, а набор серебряных ложек и очиститель для стекла. И вовсе не потому, что трудно выбрать для справедливой кары одного-единственного злодея и не ошибиться. А потому, что через шесть месяцев — а может быть, и раньше — мне придется из вершителя судеб превратиться в обыкновенного провинциального мага. Судьба, прямо скажем, не из последних, и всю жизнь меня устраивавшая — пока во рту моем не возник вкус настоящей власти. И даже не вкус еще — предвкусие.
«Чем справедливее будет ваша Кара, чем могущественнее покаранный и чем больше злодейств у него за плечами…»
И кого же, интересно, надо мне покарать, чтобы сделаться великим магом?
Я брел узкими улочками, полностью потеряв представление о том, куда я иду. Ремесленный квартал сменился торговым. Всюду было абсолютно темно, плотно закрытые ставни не пропускали ни лучика; где-то очень далеко перекрикивались сторожа.
Вполне возможно, что я заведу толстую тетрадь, куда стану записывать жалобы многочисленных визитеров. А потом, когда тетрадь заполнится — устрою обход обличенных ими злодеев, чтобы своими глазами убедиться в справедливости обвинений. Я буду появляться перед подсудимыми в черном плаще до пят, клубной шляпе, надвинутой на брови, и с глиняным уродцем в руках; к тому времени молва разнесет по городам и весям правду и небылицы о моем «одноразовом муляже». При виде меня злодеи будут падать в обморок, валиться на колени, в крайнем случае просто бледнеть как полотно. И, разложив перед собой свою толстую тетрадь, я буду укоризненно смотреть им в глаза. Иногда сверяться с записями — и смотреть снова. И чувствовать, как щекочет в горле всевластие.
А потом это все закончится. Я вернусь домой — и единственным моим развлечением останется истребление кур. Я стану оборачиваться хорьком так часто, что на любое другое занятие у меня уже не хватит сил. Дом придет в запустение, огород перестанет родить, и тогда я…
Мое ночное зрение болезненно съежилось, потому что за углом обнаружился одинокий фонарь. Свет его падал на полукруглую вывеску — «Отважный суслик». Вероятно, моим ногам надоела затянувшаяся прогулка, и они вывели меня к месту ночлега — совершенно самостоятельно, не посоветовавшись с рассудком.
Я безошибочно узнал окна своего номера — с крайнего правого еще свисал истончившийся обрывок защитного флера. На пороге гостиницы сидел, прислонившись к стене, незнакомый молодой человек. Неподвижные глаза его смотрели прямо перед собой; весь он был похож на небольшую статую, впечатление разрушали только пальцы, вертящие, теребящие, поглаживающие какой-то мелкий предмет на цепочке. Не требовалось большого ума, чтобы угадать в незнакомце одного из моих визитеров, не самого удачливого, но, вероятно, очень упрямого.
Я был готов замылить глаза незваному гостю и войти в гостиницу незамеченным — когда увидел, что именно он вертит в руках.
* * *— Нет, она в полном сознании. Она прекрасно понимает, что с ней что-то случилось. Какая-то потеря… Она помнит, как ее захватили. И куда привезли — замок со рвом и укреплениями, с цепным драконом на мосту. И некто — она не помнит его лица — что-то делал с ней. Потом в ее памяти случился провал. Она очнулась на перекрестке, в сотне шагов от нашего дома. И на шее у нее было вот это.
«Вот это» было кулоном. Массивным, по размеру почти таким же, как у старика Ятера. Не яшмовым, а сердоликовым, изжелта-розовым. И вместо скалящейся морды с камня смотрели только глаза — напряженные, чуть навыкате. Один чуть выше, другой чуть ниже. Нечеловеческие глаза; когда-то я видел в зверинце несчастную старую обезьяну — помнится, она смотрела очень похоже.
Кулон лежал теперь на пустом столе; мне не надо было присматриваться, чтобы уловить плотное облачко чужой силы, заключающее в себе розоватый камень.
— Сердолик не поддается подобной обработке, — скучным голосом сказал молодой человек; я продолжал считать ночного гостя молодым, несмотря на то что под шляпой у него обнаружилась изрядная лысина. — Я ювелир. Я знаю.
— Вы правы, это магическая вещь, — согласился я осторожно.
Я все теперь старался делать очень осторожно. С того самого момента, как я разглядел кулон в руках ночного гостя, внутри меня не утихало зудящее предчувствие большой удачи; наверное, подобная горячая щекотка мучает нос собаки, только что взявшей след.
— Эта вещь, — мой собеседник брезгливо опустил уголки губ, — есть величайшая улика. Дорожка к преступнику, рядом с которым все лесные душегубы окажутся просто детьми… И поскольку традиционное правосудие…
— Я понял, — возможно, я оборвал его не слишком вежливо, однако песня, которую он собирался завести, была мною выслушана уже без малого тридцать раз. — Я прекрасно понял. Вы считаете, что нашли лучшее применение для Кары; однако ваша жена возвратилась домой живой и относительно здоровой, в то время как многие, просившие вчера моего заступничества, потеряли своих близких. Речь идет о человеческих жертвах, в то время как ваша жена…
— Ее изувечили! — выкрикнул он шепотом. — Ее использовали для… вероятно, ритуала, вы в этом лучше разбираетесь, ведь вы маг, а не я!..
— Но ведь она в здравом рассудке, — сказал я примиряюще. — Даже если ее изнасиловали — она не помнит об этом, и…
