Александр Прозоров - Земля Мертвых
Перед рассветом, в самые студеные минуты ночи и в пору самых сладких снов Зализу растолкал Осип, на этот раз одетый в толстый стеганный тегиляй.
— Сеча, кажись, идет, воевода!
— Да ты чего? — оглядел безмятежно спящих товарищей опричник. — Где?
— Слушайте… — приподнял палец засечник. Ночной воздух донес хлопки, похожие на очень далекие выстрелы из пищали, чьи-то более близкие крики.
— Может, струг какой на свенов наскочил?
— Ночью?
Послышались новые хлопки, и Зализа вскочил:
— Поднимай всех, седлаем коней. Может, на привале тати кого застали.
Воины действовали с привычной быстротой. Не прошло и получаса, как они переправились через глубокую холодную Тесну, доходящую коням выше стремян, и наметом помчались вперед. Там в чистой небо поднимался столб дыма, и теперь стало совершенно ясно — приблудившаяся из западных земель шайка жгла какую-то деревню. Отдохнувшие лошади шли ходко и скоро стало ясно, что дым поднимается где-то довольно далеко до Мги.
— Знаю! — вспомнил Зализа. — Есть там чухонское становище на два дома. Только в кого они там стреляли?..
Шум сечи давно стих, и задолго до становища опричник, прихватив с собой Агария, спешился и пошел вперед. Спустившись к самой воде, они пробрались через растущий по наволоку густой кустарник к постоянно выкашиваемому чухонцами лугу и…
— Господь, заступник наш всемилостивейший, помилуй мя… — испуганно перекрестился дед. — Спаси, помилуй и сохрани грешного раба твоего Агария.
Опричнику Зализе тоже очень хотелось перекреститься, но руки его внезапно онемели и не желали повиноваться своему владельцу.
А на поле перед дозором засечников стояло множество больших ярких кочек — синих, оранжевых, алых, желтых. Между ними бродили люди: некоторые в странных платьях, еще похожих на человеческие, но многие и вовсе непонятно в чем!
Впервые в жизни стоящие на берегу русской реки ливонские шатры вызвали в опричнике не ненависть, а радость узнавания. Впрочем, помимо ливонцев и людей в странных платьях, на лугу мелькали и воины в родных русских доспехах.
— Это шабаш, воевода! — внезапно понял Агарий.
— Ведьмы, колдуны… И ладья эта на шабаш плыла, колдуна какого везла. Это же чухонцы, воевода. Известное дело, колдуны они все, чародеи-нехристи. Шабаш затеяли. Бежать надо, воевода! Заметят — в котов черных превратят, али в кабанов сальных. Сперва кататься станут, потом сожрут сырыми…
С этими словами старый воин начал потихоньку пятиться и пятиться — в какой-то момент его нервы не выдержали, и он кинулся бежать. Агарий мчался со всех ног, не разбирая дороги, проламываясь сквозь кустарник, начисто забыв, что всего в паре гонов его поджидает остальной отряд. Со всего хода он наскочил на свою лошадь, отлетел на пару шагов назад и плюхнулся на землю.
Спустя несколько секунд следом выскочил Зализа и с ходу несколько раз огрел деда плетью:
— Ты что ломишься?! Дороги не видишь?! Выдать нас хочешь?!
Агарий сжался, потихоньку приходя в себя, и испуганно напомнил:
— Так колдуны ведь…
— Что вы там узрели такое?
— Три десятка русских дружинников, полста ливонцев, и еще полтораста незнамо кого… — Зализа покосился на деда. — На колдунов похожи…
— Откель здесь? — удивился Василий. — Только одна лодка мимо засеки проплыла!
— А может, остальные с Новагорода пришли? — подал голос Феофан. — О новой измене с ливонцами сговариваются?
— Тогда струги их с той стороны от стойбища чухонского, — сразу ухватился за первую правдоподобную мысль опричник. — Нужно обойти этот стан вкруг, посмотреть.
Зализа поднялся в седло, надел и тщательно застегнул шлем:
— Только таиться надо с ревностью. Услышат нас — несдобровать.
Чухонцы ухитрились поставить свое стойбище чуть ли не на единственном окрест сухом месте, и огибать колдовской стан пришлось густо поросшим брусникой рыхлым торфяником, в который ноги лошадей проваливались едва не до колен, но засечники прошли и приблизились к Неве кленовой рощей. Отсюда хорошо виднелся берег со странными разноцветными холмами, шатрами, крытыми шкурами шалашами. Однако на воде покачивалась одна-единственная маленькая ладья.
— Воевода, — шепотом окликнул Зализу Осип и указал в просвет между деревьев. Там по тропке с холма спускалось семеро… Даже непонятно кого: у первого все темно-синее платье распиралось по всему телу какими-то непонятными буграми: на руках, на груди, у живота, на ногах. Следом двигались невероятно тощие, хотя и на голову выше любого из засечников, девки в синих портах и тонких куцых душегреечках — таких куцых, что из-под них проглядывал голый живот. Двое парней оделись в одноцветный скоморошные костюмы, а самый последний постоянно выпускал изо рта сизый дымок.
— Колдуны, — часто-часто начал креститься Агарий.
— Никак к Ореховому острову потянулись, — прошептал Феофан.
Зализа облизнул сухие губы. К Ореховому острову означало: к новгородцам! Опричник тронул коня, рощей вышел на тропинку и, таясь, двинулся следом за чародеями.
Те двигались вперед, как зачарованные — не оглядываясь, не прислушиваясь к происходящему вокруг, не стремясь скрыть звук шагов. Зализа начал потихоньку сокращать расстояние, перестав бояться, что заметят.
Отмахав немногим меньше двух верст, колдуны остановились на небольшой полянке, сгрудились кучей, и опричник увидел, как изо ртов у всех повалили дымы. Чухонские чародеи створили нечто непонятное, но наверняка — страшное и гнусное. Возможно, накладывали порчу на здешние воды и земли, на людей и правителей, изводили текущую по Святой Русь божью благодать. У Зализы остро засосало под ложечкой, страшной судорогой свело живот.
— Изводят, — понял он, сатанея от катящегося со стороны колдунов ужаса. — Детей и сестер наших изводят, жен и матерей.
Холодной, как колодезная вода, рукой, он сжал рукоять сабли и потянул ее из ножен.
— Руби их, — приказал опричник тихим, словно утренний туман, голосом, но его услышали все — и засечники почти одновременно кинули своих лошадей в стремительный галоп.
Ха! Ха! Ха! — весело мелькал клинок мчащегося первым Зализы, и Семен видел, что плоть колдовская такая же мягкая и податливая, как и у обычных людей, чародеи состоят из тех же мяса и костей. Промчавшись до конца поляны и уложив троих из них, опричник почти успокоился, развернул коня, увидел, как взметнулись клинки над последней уцелевшей девкой:
— Нет, не трожь! — крикнул он, но слишком поздно — стальные клинки растерзали мягкую плоть, превратив ее в кровавое месиво.
