Юлия Шолох - Звериный подарок
Но что это там? Там, за шатрами, за сваленными кучами бесформенных мешков и коробок быстро мелькает чья-то тень. Уже сумерки, может, показалось? Нет… Я вижу Стаську, прячущуюся за повозкой, и она старательно мне подмигивает. Стаська… Что она тут делает? Похоже, меня зовет, причем очень настойчиво. Быстро киваю и, чтобы Маришка не услышала, шепчу Аленке на ухо:
— Аленка, будь добра, подожди тут, пока братья придут, если раньше меня — веди их всех домой. Мне нужно ненадолго отойти, хорошо?
— А куда тебе надо?
— Потом расскажу, ладно?
На Аленку всегда можно положиться, она без дальнейших вопросов кивает.
— Маришка, жди меня тут и слушайся, — по привычке напоминаю, уже направляясь в сторону шатра, за которым прячется Стаська.
Убедившись, что я поняла все правильно, она отворачивается и быстро идет к смутно виднеющимся вдалеке домам. Я — за ней, выдерживая расстояние. Чего она хочет, уводит от ярмарки туда… где никого нет. Где нас никто не увидит, вот куда! Она хочет со мной поговорить, причем так, чтобы об этом никто не узнал. Вполне понятно: если нас увидят вместе, я могу смело переселяться в дом развлечений. Что же такое случилось, если, несмотря на риск, хочет со мной говорить?
Стаська торопливо сворачивает в поле за первым в деревне домом, обходит кругом длинный сарай, заползающий одним краем прямо на грядки, за ним простой навес — крыша на подпорках над кучей сена, заготовленного на зиму. Прячется в щель между ними и ждет.
Вот и я. С жадностью разглядываю Стаську, она так изменилась, сердце щемит. Хотя сейчас в обычном платье и даже не накрашенная, но на лице такая жуткая смесь усталости, и презрения, и скуки. Профессиональное выражение лица легкодоступной женщины. Как больно видеть ее… такой. А этот солдат ее женился, говорят, недавно, и слова ему никто поперек не сказал. За что? Смотря на меня, она вдруг меняется, лицо оплывает, как свеча, теряя всю свою защитную маску.
— Стаська…
Впервые после побега обнимаемся, крепко-крепко. Пахнет сладкими духами и чем-то острым.
— Стаська… — удается сдержать обычный вопрос «Как ты?». Глупый вопрос, который, кроме боли, ничего не вызовет.
— Дарька. — Она отстраняется и крепко хватает мои руки чуть ниже предплечья. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что?
Она волнуется, очень волнуется. Почему?
— Ночью у нас были волки, — говорит просто, и я краснею. Не потому, что их осуждаю, всем известно, что мужчины не могут долго обходиться без плотской любви. А потому, что там была… Стаська.
— Я слышала их разговор, — тяжело говорит она. — Берегись, Дарька, они что-то задумали. Помнишь, ты мне бусы подарила? Те, из мелких серебряных шариков? Это наверняка знамение, упали они вчера с шеи прямо перед дверью, где волки пили, упали и рассыпались. Стала я бусины подбирать, это же память о тебе, единственное дорогое, что осталось. Тут их и услышала. Один говорил: «…с кочевниками договоримся, и все. Не тяни, забирай Дарьку и едем, сам знаешь, и так слишком долго в замке отсутствуем, а время сложное». А второй ответил: «Как я могу, не разбудив? По принуждению?». А первый как фыркнет так презрительно: «Тут, похоже, только так и принято. Выбора все равно нет. Хотя вот могу вариант предложить — может, ты хочешь люна-са тут оставить, пусть живет себе под крылом… заботливого папаши?» А в ответ, я так испугалась, просто рычание глухое, ни единого слова. Рычание и тишина… Дарька, они хотят забрать тебя с собой!
— Они хотят взять в заложницы меня? — не укладывается в голове.
— Какая заложница! — сердится Стаська. — Им не нужна заложница!
— Как… Я не понимаю.
— Они потом еще говорили, решили, что заложницей тебя нужно объявить. Мол, и князь останется доволен, подумает, что они согласились принять извинения. И ты, Дарька, сделаешь, что князь скажет, и поедешь с ними. И никто остановить не сможет, потому как по воле князя. Дарька, — шепчет, обнимая мое тело, вдруг такое безвольное, руки опустились, — берегись…
Вокруг сгущается темнота, так тихо, что уши режет, и от земли вверх по телу поднимается зябкий холод. Стаськи как и не бывало, улизнула, легко, как лисица, проскользнув между досками и перепрыгнув кучу камней, собранных с поля. Только край платья мелькнул во тьме. Оставила после себя тягостные мысли, засыпала с головой темными вестями, сердце никак теперь не успокаивается, и руки дрожат. Что же теперь будет?
Вдруг за спиной раздается тихий вкрадчивый голос:
— Что ты тут делаешь?
Радим стоит буквально в двух метрах, подошел так близко, совсем неслышно, подкрался, как… зверь. И глаза у него вдруг сверкают, как будто добычу увидел. Темно, край деревни, если орать во всю глотку, народ, конечно, прибежит, но нескоро. Прибежит слишком поздно! Можно попробовать, как Стаська, если он сделает хоть один шаг, хоть движение…
А он вдруг отступает назад.
— Я думал, ты меня уже не боишься, — еле слышно шелестят слова, — иди за мной, домой провожу. Твои уже там.
Отсюда и правда пора выбираться, секунду раздумываю, не пойти ли тропинкой, которой Стаська ушла, но странное напряжение внутри убеждает, что лучше держать волка на виду. Держусь подальше, но Радим и правда идет в сторону моего дома, по крайней мере, в сторону людей. В воздухе все слышнее музыкальные переливы, сопровождающие веселый мужской голос, зазывающий народ на начавшиеся танцы. Где-то смеются люди, болтают и веселятся. А я тут в обществе зверя попала в какую-то неизвестную и оттого еще более страшную ловушку.
Он останавливается у забора, сразу за углом калитка во двор. Кивает мне и вдруг смотрит прямо в глаза, и у него такое лицо, как будто я сделала что-то плохое и жестокое. Как будто ударила слабого или смеялась над калекой. Как будто…
Нет! Стаська рисковала многим, чтобы меня предупредить, и напугала больше, чем хочется признаваться. Не прощаясь, иду к калитке, оттуда меня уже видит Марфутишна. Она тут же громко вскрикивает и начинает раскручивать свой голос, разворачивает его как веер, чтобы отхлопать меня побольнее. Я самая несносная, глупая, непослушная и испорченная. Собственно, даже не слушаю, она часто произносит эту тираду, которая уже воспринимается просто как фон, без смысла. Слышу только, как в конце Марфутишна добавляет:
— Неделю дома, завтра с рассвета на кухню!
Вот так безобразно закончился день, который всего час назад я считала чуть ли не самым лучшим в своей жизни.
Волки
Убедившись, что вся детвора во дворе, Ждан облегченно вздохнул, и они с Дынко пошли провожать Аленку. На улицах совсем никого, взрослые все выселятся, дети уже по домам сидят. У калитки рядом с домом, который Аленка указала, как свой, они вежливо раскланялись и остались убедиться, что Аленка войдет без происшествий внутрь.
