Ведьмина ночь (СИ) - Лесина Екатерина

Вздыхаю.

— А… источник, он тут и вправду? От цмока, от…

Ведьма рассмеялась.

— Цмок? Придумают тоже… хотя, может, и так… Змеева кровь в нем есть, не без того. И не одна она. Коль пойдешь к нему, помни, что любой источник — это тоже вода.

Она взмахнула рукой.

И я…

Я проснулась.

Взяла и проснулась. Резко так, как бывает порой, когда сон вдруг обрывается. И несколько секунд я просто лежала, широко раскрыв глаза, вперившись взглядом в потолок и пытаясь понять, где я и как меня вообще зовут.

Любомира.

Любая миру.

Любящая мир? Толкуй, как хочешь… руки ноют. И плечи, будто я на самом деле ведро тянула. Воду от сердца мира… на воде многие старые заговоры читают, только с научной точки зрения они слабосильные.

Как раз для таких, как я.

Как я была.

А… теперь? Я прислушалась к себе, но изменений не ощутила. Только мышцы ныть стали сильнее. Психосоматика, точно. Я и о таком читала. Мозг убеждает мышцы, что они и вправду работали. Лучше бы наоборот. Убедил бы, что мы отдыхали. Все вместе.

Я со стоном поднялась.

И уставилась на руку.

Психосоматика? Кольцо на пальце можно было объяснить чем угодно, но только не психосоматикой. Чтоб вас… золотая змейка обвила указательный палец правой руки. И была она вполне настоящей.

Я кольцо потрогала.

Подвигала.

Попыталась снять, убеждаясь, что оно сидит крепко. И вот жать не жмет, двигается по пальцу свободно, но стоит дотянуть до сустава, как стопорится.

Точно не хочет, чтобы дальше.

Вот же ж.

И как это понимать?

Ладно, позже подумаем. А сейчас… на часах половина одиннадцатого. Ничего себе! И главное, будильник на телефоне должен был бы сработать, а он не сработал. И что дальше-то?

Я почесала всклоченные волосы, почти без удивления вытащила застрявшую в них сухую иголку и решила, что начинать день лучше всего с кофе.

Глава 9

— А вы папенькина любовница будете? — осведомились у меня.

Дорогу на кухню я нашла без труда, благо, по пути никто не встретился. С кофе-машиной, которая обнаружилась в дальнем углу, тоже справилась, решивши, что хозяева точно не будут против этакого самоуправства. А теперь, распахнувши первый из холодильников, пыталась понять, что в нем есть съедобного.

То есть, как раз съедобного там было много, но…

Сливки.

И молоко.

И творог, кажется. Или не совсем творог? Сыр в банках, открывать которые было ну совсем неудобно. А вот йогурт я бы взяла, но он остался один, и вдруг да кто-то на него и рассчитывал?

Я обернулась.

— Доброго утра, — сказала девица.

— Доброго. И нет, не любовница.

— Жаль, — она широко зевнула и потянулась. Девица была рослою, верно, на голову выше папеньки, а еще, конечно, походила на статую внизу, но не сказать, чтобы всецело.

Ростом вот походила.

И чертами лица.

А вот прочие формы у ней были явно поскромнее. Стало быть, там, у статуи, или преувеличение художественное, или воображение, или еще чего.

Кто их, творческих личностей, разберет.

— Может, подумаете? — поинтересовалась девица.

Вся она была какая-то округлая и по-домашнему мягкая. Рыжие волосы завивались пружинками и поднимались над головой золотым облаком. Рыжие брови. Рыжие веснушки. Домашняя маечка с котом в апельсинах. Домашние шорты и босые ноги, ногти на которых были выкрашены в ярко-желтый.

— Над чем?

— Папенька у меня хороший. Хозяйственный. И заботливый, — она подумала и добавила. — Очень. А еще одинокий.

— Я тут кофе сделала, — призналась я. — И… я ведьма. Новая. Участковая.

— А… а я Свята. Вообще Пересвята, но к Святе уже привыкла.

И руку протянула.

Ладонь у нее была по-мужски широкой.

— Яна, — стоило назвать имя, и вспомнилось то, другое… — И если хочешь, можешь называть Любомирой… Мирой…

— Не привыкла еще? — Свята оттеснила меня от холодильника. — Блин, опять йогурты закончились… бутерброды ешь?

— Все ем.

— И правильно. Я тоже. Вот каждый год худеть начинаю, ну, к лету… а оно никак. Только расстройство одно. Правда, и не толстею, что тоже хорошо… а зачем нам ведьма?

Вот странные люди.

— Положено, — важно ответила я. — По штату.

— Тогда да… папенька что-то там говорил про недоукомплектацию. И комиссию вроде как. Из Москвы. А ты из Москвы?

— Да.

— Хорошо, — Свята закрыла один холодильник, чтобы открыть другой. И не глядя вытащила оттуда банку с паштетом, которую сунула мне в руки. — Я тоже уехать хочу… не насовсем. Учиться. На повара… папенька не дает. Может, все-таки присмотришься?

— Зачем?

— Ну… — к паштету в моих руках добавились еще пара банок. И Свята перешла к другому холодильнику. — Ты замуж выйдешь. Детей родишь… еще… он будет о тебе заботиться. И о них. А от меня, наконец, отстанет.

— Я…

Не готова к таким резким переменам в личной жизни. Но как бы это помягче сказать.

— Сразу не отказывайся. Приглядись.

Добычу я сгрузила на стол. И кофе свой переставила. Есть перехотелось. Но Свята ловко орудовала ножом. И главное, у меня никогда не получалось резать батон вот так, тонюсенькими полупрозрачными ломтиками, чтобы они к тому же не ломались, а сам батон не крошился.

— А ты когда вообще приехала? — рыжие брови сошлись над переносицей.

— Вчера. Ночью, наверное… или вечером. Сама уже не уверена. Меня Афанасьев привез.

— Дядя Саша приехал? — Свята подпрыгнула.

— И уехал, — огорчила я её. — В рощу какую-то… ночью…

— Что-то случилось?

— И да… и… у него бабка умерла.

— Знаю, — отмахнулась Свята. — Сгорела в Путришках. Это недалече тут… а ты, значит, преемницею? Вот Цисковская обозлится-то!

— Что?

Тут, похоже, все знают о происходящем больше, чем я.

— Я должна это видеть! — Свята сунула мне в руку бутерброд. — Ешь.

— Кто это…

— Цисковская? Местная наша целительница… все надеется князя охмурить…

— Который… погоди, ему же…

Если речь идет о местном князе, внук которого все никак не сподобится найти невесту, то…

— Да сто двадцать пять в прошлом году отмечали, — Свята плюхнулась на табурет и вытянула ноги. — Он еще лет двадцать тому поставил госпиталь вместо фельдшерского пункта. И хороший. Ну, стало быть, для людей…

Слушаю.

Жую.

Молчу. Пытаюсь понять, что тут и к чему, но получается плохо.

— А туда, значит, врачей. Ну и целителей пару. Правда, пара не прижилась, Цисковская быстренько подружку свою выжила, а сама осталась, — Свята умудрялась жевать и говорить. — Одно время даже вроде бы как за главврача замуж собиралась, но потом верно сообразила, что зачем ей врач, когда рядом князь.

Моложавый, всего-то ста двадцати годочков отроду.

Это ж как надо власть-то любить. Или деньги. Или что там…

— Ну упыри дольше обычных людей живут, — пояснила Свята, видя мое недоумение. — И князь — мужчина видный… он мой крестный.

Ага.

Дважды.

То есть я, конечно, далека от предрассудков, и знаю, что упыри… то есть гемоглобинзависимые меньшинства не подвержены воздействию серебра там или святой воды. Но упырь-крестный — это как-то… чересчур, что ли? Феи не нашлось, что ли?

— Только хрен ей. Деда все видит! И её насквозь… давно бы погнал, но целительница она хорошая. Говорит, таких и в Москве немного.

— А…

— А она чего-то решила, что ей просто силенок не хватает. Ну и стала к Афанасьевой захаживать. На чаек-кофеек…

Посиделочки.

— Знала, что род вот-вот прервется. И надеялась, что баба Ная ей силу передаст. Вот…

А чем ведьма сильнее, тем она… нет, не в красоте дело, в той притягательности, которою я никогда не обладала.

— А когда случилось, ну, что случилось, — Святе явно неловко было говорить о таком. — Цисковская все в дом рвалась. И к папеньке ходила, и к князю… типа вроде как оно небезопасно… нужно наследство переписать, передать в ковен… ага. Как же.