Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга суда
— Молчишь? Ну твое дело, а я все решил, — вынув нож из кармана, Фома положил его рядом, на плоский, обточенный водой и временем камень. Куртку, наверное, тоже лучше снять, Ярви потом пригодится.
— Ее ж из деревни прогонят, — Голос был каким-то другим, про человека Фома бы сказал, что уставшим, а тут… как Голос может устать, если его нету? — Ты помрешь, а ее погонят.
— Зато живой останется. — Фома хорошо помнил то странное, болезненное желание впиться зубами в белую шею, перекусить тонкую синюю жилку, которая тихонечко вздрагивает в такт пульсу. Или нож воткнуть, чтобы на пол дождем капли-бусины, чтобы запах и вкус, горячий, солено-сладковатый, знакомый.
Без куртки холодно, мороз сегодня не сильный, но ощутимый. Отрезвляет. Под какое ребро лучше бить?
— Ни под какое. Успокойся, больше не повторится.
Лезвие впилось в кожу. Теперь ударить посильнее, лучше бы конечно упасть, но Фома не уверен, что сумеет упасть так, как надо. И что хватит решимости исправить ошибку. В прошлый раз было как-то проще, легче, а тут страшно.
— Прекрати истерику и послушай. Ты абсолютно нормален. Настолько, насколько может быть нормален возвращенный человек. — Голос почти шепчет, приходится прилагать усилия, чтобы услышать, точнее уловить слова, а это отвлекает. — Собрать личность можно лишь изнутри, а значит, останется что-то и от собиравшего.
— Это ты?
— Это я. Если точнее, я — часть поливалентной структуры, известной людям, как матка. Структурный элемент, внешний модуль — терминов много, вы вообще любите придумывать термины.
Рука устала, нож довольно тяжелый, да и сидеть в одной позе неудобно.
— Убери нож, — попросил Голос. — Мне не хочется, чтобы ты совершил глупость. Ты и так сделал их довольно много. Временами твое поведение поражало неадекватностью.
— И где ты сидишь? В голове? Или в груди? В животе?
— Нигде. Физически меня нет. Вернее есть, но… в вашем языке нет подходящих слов, чтобы описать. Я не клещ, который живет в тебе, питаясь твоей плотью или кровью. Я — некое дополнительное количество нервных узлов в коре головного мозга. Результат эксперимента по возможной частичной трансформации… Да, убив себя, ты уничтожишь и меня.
— Вот и хорошо.
— Стой.
Вместе с приказом накатила боль. Мышцы рванула судорога, бросила на землю, выбила нож… не дотянуться… Фома пытался сопротивляться, но до чего же здесь скользко…
— Видишь, я могу не только разговаривать. Неприятно, правда? К тому же кроме физических неудобств в некоторой степени разрушается нервная система… сбой сигнала, нарушение ритмики сердцебиения, дыхания, выпадение некоторых второстепенных функций. Мне не хочется уродовать твое тело, и не хочется причинять тебе ненужную боль. Но и допустить физического уничтожения тела я не могу.
— Почему.
Дышать тяжело, а пальцы левой руки сжались в кулак и задеревенели, ногти впились в кожу, а разогнуть никак.
— Не спеши, пройдет. Просто не делай глупостей. Что до вопроса — то в данный момент времени эксперимент достиг той стадии, когда прерывать его нецелесообразно. Да, случай с кровью несколько нарушил установившееся равновесие, но в дальнейшем ничего подобного не повторится, я тебе гарантирую.
— Думаешь, поверю?
Нож валяется здесь, совсем рядом, стоит протянуть руку и…
— Не надо, я все равно успею раньше. — Предупредил Голос. — Не делай себе больно. И пожалуйста, не думай, что Хранитель чем-то сумеет помочь. Стоит уничтожить меня, и твоя собственная личность разлетится на осколки.
— Я не против.
— Может быть. Но вряд ли тебе понравятся методы. Да-ори не убьют тебя просто так. Вряд ли им прежде попадалось нечто подобное… разработка экспериментальная. Значит, сначала изучат. А это процесс долгий и не слишком приятный для изучаемого. Лежать на операционном столе со вскрытой черепной коробкой, в которой кто-то копается, и при этом ты находишься в полном сознании, прекрасно понимая, что и как с тобой делают… если нажать на этот узел — дернется рука, на тот — нога… на третий — у пациента остановится сердце. Но это не страшно, медики они неплохие, запустят снова. И снова будут нажимать узлы-кнопочки, пока не выяснят все, что хотят. А хотят они много.
— Откуда тебе знать?
— Создать полноценную модель не так и просто… десятки лет работы… изучения… апробации. Ну а методы везде сходны.
— Он мой друг.
— Неужели? Подумай, Фома. А лучше возвращайся домой и убедись, что я держу слово. Снов больше не будет. И провалов тоже. Постарайся только не есть сырого мяса, хорошо?
Куртка замерзла, ну да, холодно ведь, зима, и вечереет. Сиреневые сумерки спускаются на землю, все вокруг становится таким зыбким, неправдоподобным, хрупким… главное, что красного нет. Нож из кармана выпадает, а пальцы на левой руке по-прежнему непослушны. Но это ерунда, главное, чтобы он или оно сдержало слово, чтобы сны не вернулись.
Ярви ждала на пороге, а увидев Фому, расплакалась. Какая же она красивая… ласковая. Красные бусы на шее… самые обычные бусы и даже не совсем красные, так розовато-оранжевые, ничего похожего на кровь.
Вальрик
Душно. Вентиляция работает, но все равно слишком душно. Рубашка прилипла к спине, а капли пота скатывались по лицу. В следующий раз нужно будет сделать такую же полотняную повязку, как у Ихора, чтобы пот глаза не заливал. И рубашку тоже к черту. Когда раздался удар гонга, Вальрик был уверен, что еще немного, и он сварится живьем. Сердце с непривычки колотилось о ребра, того и гляди станет.
— Нормально? — поинтересовался инструктор. — Руку.
Вальрик послушно протянул, железные пальцы сдавили запястье. Сам Ихор дышит нормально, хоть медно-красная кожа и блестит от пота.
— Пульс частый.
— Жарко чересчур. Дышать нечем.
— Привыкай, условия стандартные. Их оптимум.
Уточнять, кого Ихор имеет в виду, нет необходимости, но от понимания того факта, что треклятая жара и духота считаются нормальными условиями, легче не становится.
— Вдох, — командует Ихор, — считаешь до двадцати и выдох. На сегодня хватит, железо потаскай, чтобы не расслабляться. Ты с севера?
— Считалось, что там был юг, но если относительно Империи, то да, с севера.
— Рана не беспокоит?
— Нет.
— Хорошо, — Ихор выпустил руку. — Привыкать станешь постепенно, особо не торопись, до сезона еще полгода. Наш начинается позже обычного. Тренироваться будешь со мной. В качестве совета, если хочешь привыкнуть побыстрее, проводи в зоне больше времени. Бери свою женщину, и сюда. Но если сердце начнет как сейчас, то назад. И пока не перенапрягайся. Что еще? База у тебя неплохая, но есть пару спорных моментов… сам-то что скажешь?
— Не по руке, — Вальрик протянул саблю рукоятью вперед. — Длинная и легкая, мне бы чуть тяжелее и покороче, не сильно, примерно вот так.
— Завтра пойдешь в оружейную и выберешь. А вообще как тебе арена?
Тесная. Круг метров пяти в диаметре. Желтый песок, текучий и скользкий. Глухая стена, потолок с черной дырой вентиляции, в углах ослепительно-яркие глаза софитов. Неуютно.
Ихор ухмыльнулся и, вытерев пот полотенцем, сказал:
— Привыкай. Вот увидишь, не все так плохо, как кажется. Хороших бойцов ценят и берегут. Никакой мясорубки, где пятеро на одного, никаких животных, колесниц, сетей. Честный поединок.
Ата-кару. Круг. Да-ори… тангры… люди. Разницы никакой. А сердце почти успокоилось, и дышится вполне нормально, через забранное мелкой сеткой отверстие воздуха поступает вполне достаточно. Наверное, Ихор прав, нужно лишь привыкнуть.
Привыкнет. Со временем. В конце концов, в честном поединке у него неплохие шансы… но дойдет ли дело до поединка? Мастер Фельче дал полгода отсрочки, а потом… пожалуй, тот поединок никто не назовет честным. Заранее стыдно.
Шрам под рубашкой зачесался, отвлекая от ненужных мыслей. Да и время идет, пора в душ и на обед, опаздывать нельзя. Не принято.
Коннован
Зачем я осталась здесь? Не понимаю. Зачем он приказал остаться? Тоже не понимаю. Нужно уйти, но у меня не хватит сил удержать Ветер. Да и не послушает он меня, в замке Хранителя подчиняются Хранителю. Вообще здесь не так и плохо, главное, на Мику не нарываться. Вот уж кого бесит мое присутствие, хотя не понимаю, почему.
Нынешнее мое состояние располагает к размышлениям, но лень.
— Конни, милая, ты не можешь в следующий раз садиться подальше? Или вообще в комнате ужинать? — Сегодня Мика в желтом, вернее в темно-золотом. Мягкие складки, медовые капли топаза, белое золото…
Рубеус молчит. Он почти никогда не говорит, ни со мной, ни с ней.
— Нет, ну правда, я не понимаю, откуда такое упрямое желание видеть ее здесь?
— Не твоего ума дело.