Том Арден - Султан Луны и Звезд
Мать-Мадана, услышав голос старого мудреца, вздрогнула, повернулась к нему и низко поклонилась. Ее почтение не было наигранным: никто во дворце не вызывал у нее такого почтения, как советник Симонид. Султана она нянчила ребенком и могла вспомнить его маленьким, когда он говорил высоким мальчишеским дискантом, когда его лицо было бледно-розовым, безбородым. А Симонид обладал странной властью, и мать-Мадана никак не могла вспомнить его молодым. Ей казалось, что целую вечность он такой, как теперь: сгорбленный, древний старик с печальными выцветшими глазами и длинной белой бородой. Мог ли он понять ее горе? Не с сочувствием ли смотрели на нее его белесые глаза? Старуха хотела что-то сказать, но с губ ее не сорвалось ни звука. Она поспешно удалилась и унесла кубок с нектаром.
Симонид сел рядом с юным принцем, провел заскорузлыми пальцами по каштановым волосам Деа.
— Увы, мой принц, я плохо исполнил свой долг.
Деа всхлипнул.
— Симонид?
Старик гладил и гладил его волосы.
— Бедное дитя, на твои плечи должна лечь тяжкая ноша. Простолюдины думают: если ты рожден царственным отпрыском, это благодать. Они глупы, но откуда им знать истину? Быть потомком царственного рода — это настолько же проклятие, насколько благодать; проклятие, которое обрушится на тебя всей своей тяжестью и силой. Бедное, бедное дитя! Я надеялся на то, что за прошедшие луны мне удастся передать тебе новую силу и мудрость. Теперь же я содрогаюсь при виде тех страданий, на которые обрек тебя, из-за которых ты плачешь, как женщина. Мой долг состоял в том, чтобы подготовить тебя к той судьбе, что тебя ожидает, теперь же я гадаю: воистину ли мне ведома твоя грядущая судьба? Быть может, сердцем своим ты ощущаешь иную судьбу. Быть может, тебе суждено еще более тяжкое бремя.
Деа неловко утер слезы и непонимающе уставился в печальные глаза старика.
— Пф-ф-ф! Пф-ф-ф! Пф-ф-ф! Пф-ф-ф!
Удастся ли ему изловить этих мерзавцев? Грязные свиньи! Подлые ворюги! Плюясь, ругаясь, злобно топая, Эли Оли Али брел по стоянке каравана. Его жирная физиономия блестела, озаренная луной. У костра сидело несколько молодых людей. Они подбрасывали монетку. Сводник свирепо глянул на них и пошел дальше. Обойдя вокруг обшарпанного фургона, он увидел группу святош. Старики передавали по кругу кальян и разглагольствовали о значении священного писания. Эли Оли Али прошел мимо них, сокрушенно качая головой. Он миновал длинные ряды спящих бедняков. Изможденные долгой дорогой, люди храпели, вытянувшись прямо на песке. Весь путь от побережья они проделали на своих двоих. Сколько из них погибли от солнечных ударов, сколько не встали после молитвы? Неужто они так легко умирали, движимые верой в то, что для паломника смерть в пути — благодать? Тупицы! При взгляде на них сводника тошнило. Мать-Мадана — ну, пусть себе бормочет свои молитвы, пусть лицемерит и лжет. В то время как старуха ложилась на песок во время Поклонений, ее обшарпанный спутник забирался в кибитку, посасывал бражку из бурдюка да мечтал о том прекрасном будущем, которое их ожидало в Священном Городе. Каска Далла? Пусть делает, что ему вздумается, а Эли Оли Али снова станет большим человеком! Ой, да он станет сводником у самого султана!
Было поздно, и стоянка постепенно погружалась в тишину и сон. Эли Оли Али взглянул на луну. У него закружилась голова, он привалился к чьей-то повозке и изможденно застонал. Проклятие! Проклятие! Он ушел так далеко от своей кибитки, и что? Будь они трижды прокляты, эти негодяи! Подумать только, а он был так добр к этому мерзавцу Фахе Эджо! Он его приютил! Он его всему выучил! Нет, не было в этом мире ни благодарности, ни верности, ни доверия! Сводник уселся на корточки и пожалел о том, что не захватил с собой бурдюк с брагой. Вот тут-то он и услышал пьяные бормотания с другой стороны от повозки.
— Но Полти, почему ты мне раньше про это не говорил?
— А разве адъютанту положено знать мои тайны?
— Полти, да! Положено! Особенно — такую тайну! Но как ты можешь быть в этом уверен?
— Я это почувствовал, Боб. За мгновение до того, как Тот вышел из меня, я понял, что в этой девице есть что-то такое... что-то особенное. Она приведет меня к Кате, я в этом уверен.
— Хочешь сказать: она знает, где Ката?
— Может быть. Но почему-то у меня такое чувство, что дело не только в этом.
— Не только в этом? А в чем же еще может быть дело?
— Не могу объяснить, Боб, но у меня такое было ощущение... ну, будто бы Ката — ее пленница. Как ты не понимаешь? Если я подберусь к ней, я подберусь и к Кате! Боб, ты только представь себе! Ката — снова в моих объятиях! Ката целует меня! Ката произносит свадебную клятву! Не представляешь ли ты, как возвращаюсь в Агондон с победой и везу Кату с собой?
Боб ответил осторожно:
— Я не думаю, что ты ей нравишься, Полти.
Полти расхохотался.
— Бедняга Боб! Когда ты изучишь женщин, как изучил их я, ты поймешь цену женскому кокетству. Ката стеснительна, вот и все, но она знает, что я люблю ее. О, у нас с Катой дело не в том, что кто-то кому-то нравится...
— Или — не нравится?
Полти разошелся.
— Ничего ты, Боб, не понимаешь! Ката моя! Она стала моей в сердце своем еще тогда, в Ирионе, когда мы были детьми. Самой сутью своей она связана со мной, а я — с нею. Когда двое едины, что могут значить какие-то пустые слова? В сердце своем Ката произносит: «Я — это Полтисс». А я произношу: «Я — это Катаэйн».
— Гм-м-м... — невесело протянул Боб.
Последовала пауза. Тишину нарушало только бульканье браги в бурдюке да потрескивание поленьев в костре.
Коротким грязным пальцем Эли Оли Али разгладил усы. «Гм-м-м...» — уж это точно. Сводник-то решил, что уже больше не увидится с майором-господином. Он снова нашел его — таково, наверное, было веление судьбы.
Наверное.
«Буль-буль».
— Но Полти, как же ты к этой девушке подберешься?
«Буль-буль».
— Боб, вопрос хороший!
— Она же принцесса, Полти!
— А мы посланники или кто?
— Мы больше не посланники. Ну, то есть... мы теперь скрываемся, правильно?
«Буль-буль, буль-буль».
— Гм. Нет у тебя изобретательности, Боб, и в этом твоя беда. Выход всегда можно найти.
«Буль-буль».
— Полти?
— А, Боб?
— Он исчез, да? — Голос Боба дрожал. — Ну, ты понимаешь. Он.
«Буль-буль, буль-буль, буль-буль».
— Я же тебе говорил, Боб, я почувствовал, как он вышел из меня в день церемонии обручения.
«Буль-буль».
— В тот день, когда ты меня спас, Полти, — благодарно проговорил Боб.
— Что верно, Боб, то верно. В тот день у меня внутри как бы что-то оборвалось — и он исчез. Еще один только раз я его видел потом, а после... ничего. Нет уж, теперь я гонюсь за принцессой не ради Тота. Только ради Вильдропа. Полтисса Вильдропа.
