Робин Хобб - Золотой шут
— Быть собой. Кем же именно? — Он поставил стакан на столик, откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.
— Не знаю. Мне бы хотелось, чтобы ты стал Шутом, — тихо ответил я. — Однако все зашло слишком далеко, чтобы мы оба могли играть в прежние игры. И все же, если бы такое было возможно, я бы согласился. С радостью. — Отвернувшись, я пнул конец торчащего из камина полена — и пламя взметнулось с новой силой, во все стороны полетели искры. — Когда я размышляю о нас, то даже не знаю, как тебя называть, оставаясь наедине с собой. Для меня ты не лорд Голден. Впрочем, ты никогда им и не был. Однако и Шутом ты быть перестал. — Я с трудом произносил эти слова, и все же они сами слетели у меня с языка.
Почему правду так трудно произносить?
Несколько ужасных мгновений я боялся, что он неправильно меня поймет. Но почти сразу же сообразил, что он увидит в моих словах именно тот смысл, который я в них вкладывал. В течение многих лет он понимал мои чувства, но всегда хранил молчание. Перед предстоящим расставанием я должен был восстановить наши отношения. У меня оставался лишь один инструмент — слова. В них эхом отражалась прежняя магия, власть, дарованная тебе, когда ты знаешь истинное имя. Я был полон решимости. И все же я с трудом сумел произнести нужные слова.
— Ты говорил, что я могу называть тебя «Любимый», если ты не хочешь, чтобы звучало имя «Шут». — Я глубоко вздохнул. — Любимый, я скучал без тебя.
Он поднял руку и прикрыл ладонью рот, но тут же сделал вид, что потирает подбородок, задумавшись о чем-то. Я не знал, какое выражение он скрывал от меня. Когда он убрал руку, я увидел, что на его лице появилась ироническая улыбка.
— Боюсь, это вызовет в замке множество сплетен.
У меня не нашлось ответа, поэтому я промолчал. Он обращался ко мне насмешливым голосом Шута. И хотя я испытал облегчение, меня мучил вопрос — а вдруг он заговорил так, чтобы утешить меня? Решил ли показать свою истинную сущность или только то, что я хотел увидеть?
— Ладно, — вздохнул он. — Пожалуй, если ты хочешь, я останусь Шутом. Так тому и быть, Фитц. Для тебя я буду Шутом. — Он посмотрел в огонь и негромко рассмеялся. — Наверное, все пришло в равновесие. Что бы с нами ни случилось, я всегда буду иметь возможность вспомнить твои слова. — Он посмотрел на меня и серьезно кивнул, словно я вернул ему нечто очень ценное.
Мне хотелось о многом с ним поговорить. Обсудить миссию принца и обменяться мнениями об Уэбе, спросить, почему он так много играет и что означают его непомерные расходы. Но мне вдруг показалось, что на сегодня разговоров хватит. Он прав, все пришло в равновесие. Чаши наших весов застыли; я не хотел рисковать и неосторожным словом нарушить хрупкий баланс. Я кивнул и встал. Подойдя к двери, я сказал:
— Тогда спокойной тебе ночи, Шут. — Открыв дверь, я вышел в коридор.
— Спокойной ночи, Любимый, — ответил он, не вставая с кресла.
Я осторожно закрыл за собой дверь.
Эпилог
Рука, прежде легко справлявшаяся с мечом и топором, теперь ноет после вечера, проведенного с пером. Когда я вытираю его кончик, мне часто становится интересно, сколько же ведер чернил я потратил за свою жизнь? Сколько слов написал на бумаге, пытаясь запечатлеть правду? И сколько из тех слов я отправил в огонь, как никому не нужные и неправильные? Я поступал так множество раз. Я пишу, а потом посыпаю лист песком, размышляя над собственными словами. И сжигаю их. Возможно, когда они исчезают в пламени, правда выходит наружу вместе с дымом. Так уничтожена она или освобождена? Я не знаю.
Я не верил Шуту, когда он говорил, что время есть великий круг и мы обречены повторять то, что сделано раньше. Но чем старше я становлюсь, тем чаще соглашаюсь с ним. Тогда я думал, что он говорит об одном огромном круге, в который мы все заключены. Теперь мне кажется, что каждый из нас рождается в собственном круге. Как жеребенок, привязанный к шесту, который трусит по кругу, мы движемся по собственной колее, предопределенной кем-то. Мы спешим, замедляем ход или останавливаемся по команде, а потом вновь пускаемся в путь. И всякий раз думаем, что наш круг меняется.
Много лет назад воспитание моего отца было поручено Чейду, сводному брату моего деда. В свою очередь, мой отец передал меня своему ближайшему помощнику. Когда я стал отцом, то решил, что те же руки сумеют воспитать мою дочь, не подвергая ее опасностям. А сам сделал своим сыном Неда. Принц Дьютифул, мой сын, но и сын Верити, узнал от меня то, что должен был поведать ему настоящий отец.
Всякий круг дает начало своему кругу. И каждый кажется новым, но истина состоит в том, что это не так. Просто начинаются очередные попытки исправить старые ошибки, восстановить нарушенную справедливость, выполнить обязанности, которыми мы пренебрегали. И в каждом цикле мы можем исправить прежние ошибки, но, как мне кажется, постоянно делаем новые. Но есть ли у нас выход? Повторять прежние ошибки? Быть может, следует найти в себе мужество встать на лучший путь и рискнуть совершить новые?
Примечания
1
См. «Ученик убийцы» — первый том трилогии «Сага о Видящих». (Примеч. перев.)
2
Golden (англ.) — золотой. (Примеч. ред.)
