"Зарубежная фантастика 2024-8". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Блэйлок Джеймс

– Я помогу тебе, – предложил Фескин.

Я кивнул ему и двинулся к своим бумагам. К счастью, атрибуты чистой красоты я уже спрятал в тайнике под крылом – не то мне грозили бы новые обвинения.

Стражники преградили мне путь.

– Я хочу взять с собой рукопись, – объяснил я.

– Ну что вам стоит обойтись без инцидентов? – вмешался Фескин.

Констебль кивнул.

– Пусть соберет вещи, – велел он стражникам.

И вот я здесь – узник, обвиненный в преступлении, которого не совершал. Фескин проводил меня до камеры и обещал, что на суде будет моим защитником. Я поблагодарил его, понимая, как мало у меня шансов: за несколько часов из гаснущих углей разгорелся целый пожар предубеждения.

– Это заговор, – сказал я учителю через решетку.

– Вряд ли, – ответил он шепотом, чтобы стражник, сидевший на табурете дальше по коридору, не мог услышать. – Увы, у молодого Ватта есть достоверные и убедительные улики. Они не только нашли тело Клэя, но и обнаружили его дневник. Блокнот исписан его почерком, и судя по последней записи, он смертельно тебя боялся. Он пишет, что однажды ты уже пытался напасть на него, когда он спал, и полагает, что в конце концов ты убьешь его – так же, как, вероятно, убил пропавшего пса.

– Что-то я не припомню, чтобы Клэй вел дневник, – заметил я.

– Так или иначе, он был известный писака, – возразил Фескин. – Вспомни две оставленные им рукописи. Так что это серьезная улика.

– Подделка, – предположил я.

– Возможно, а возможно и нет. Я знаю Ватта, он не обманщик. К тому же он явился только нынче вечером и просто не успел бы оказаться вовлеченным в какие-нибудь интриги. С ним еще семеро, и все как один подтверждают факт находки и ее подлинность.

– Но как они смогли отыскать Клэя в Запределье? – недоумевал я.

– Они взяли с собой ищеек и некоторые вещи из его дома. Псы шли по следу. Послушай, Мисрикс, все это пахнет очень скверно. Раз уж я собираюсь помогать тебе, ты должен заверить меня, что к смерти Клэя не имеешь никакого отношения, – потребовал Фескин.

– Я могу предъявить доказательство моей невиновности, – заявил я.

– Какое?

– Мои записки.

Фескин покачал головой.

– Надеюсь, ты прав.

– Если бы я не был так уверен в своей правоте – к чему тогда весь этот цирк? Да я мог бы голыми руками согнуть эти прутья и улететь куда глаза глядят! Тебе это известно не хуже моего.

– Да, знаю, – согласился Фескин. – Что ж, я сделаю все возможное.

Он ушел, а я остался наедине со своими терзаниями. О, эта ночь в застенках показалась мне вечностью! Первым моим движением было сбросить нелепые одежды. Стесняя тело, они лишь добавляли несвободы к моему и без того прискорбному положению. Признаюсь, не обошлось тут без криков и слез. Нет большей муки, чем быть ошибочно обвиненным и знать, что весь мир верит в твою вину! Я мерил шагами мой тесный мавзолей, бился в бетонные стены и испытывал на прочность прутья решетки.

Наконец уже перед рассветом я провалился в сон. В этом сне мы с Клэем шли по Запределью вместе. Как чудесно было снова оказаться с ним рядом, беседовать о книгах и взглядах на жизнь! Он рассказывал мне о том, как вместе с Каллу и Батальдо впервые рискнул вступить в дебри. Мы сидели ночью у огня, краем уха прислушиваясь к голосам хищных зверей, и Клэй с теплотой говорил о старинных друзьях. Потом мне снился Вуд, храбро сражавшийся с другими демонами… Все было так живо, будто я был там сам. Вдруг посреди этого сна мне явилось видение: Клэй, лежащий подо мной с распоротым животом. Три раза в моем сознании вспыхивала и тут же гасла эта сцена.

Я проснулся в холодном поту и не сразу пришел в себя. Как вышло, что минуту назад я был в бескрайнем Запределье, а теперь вдруг оказался в тюремной камере? Приведя мысли в порядок, я догадался, что отвратительный кошмар был порождением нелогичного чувства вины – из-за ложного обвинения и недавнего известия об ужасной смерти Клэя в зубах Сиримона. И все же ощущение было не из приятных.

Тогда я решил прибегнуть к последнему средству. Произведя акробатический трюк, я извлек из тайника красоту. Мне стало спокойнее, когда оказалось, что ее хватит еще на две дозы. Я стал готовить инъекцию, и скрупулезность этого занятия ненадолго отвлекла меня. В тот миг я нуждался в мгновенном облегчении, поэтому избрал для укола точку под языком – место, излюбленное Драктоном Белоу в минуты душевной тревоги.

К несчастью, стражник только что проснулся и подошел к камере, чтобы взглянуть на меня. Заметив мои манипуляции, он выпучил глаза.

– Не смей! – приказал он.

Я выдернул иглу и ответил туго ворочающимся языком:

– Попробуй помешай.

Боюсь, мне не стоило так улыбаться. Он покраснел до корней волос и отправился за ключами. Тогда я щелкнул хвостом в воздухе, напружинил мускулы и расхохотался своим настоящим смехом, обнажая все клыки до единого. После этого стражник, как я и рассчитывал, оставил свою затею.

Уходя, он бросил:

– Чтоб ты сдох!

– И тебе того же, любезный, – огрызнулся я. Можно было не бояться, что верный страж проболтается о наркотике – иначе ему пришлось бы объяснять, почему он сразу не отобрал у меня запрещенное зелье.

Прошло немало времени, прежде чем действие красоты начало сказываться, но затем я почувствовал, как ее ласковые руки снимают напряжение в спинных мышцах. Доза была порядочная, и красота принесла с собой краски, и воспоминания, и отвлеченные философские мысли, которые вытеснили злость.

Подняв голову, я увидал перед собой отца, Драктона Белоу. Лицо его кривилось усмешкой, а голова укоризненно покачивалась.

Слезы хлынули у меня из глаз. Я вдруг испугался отцовского гнева, как прежде, когда только что обрел сознание.

– Мисрикс, – сказал он. – Что за чепуха с тобой происходит? Разве я не учил тебя вести себя достойно?

И он закрыл глаза, словно не в силах вынести разочарования.

– Простите меня, – вымолвил я сквозь слезы. – Но я не сделал ничего дурного!

– Я знаю, что ты невиновен, – сказал он. – И знаю, каково это – быть непонятым. Ты хороший мальчик. Нет, – он улыбнулся, – хороший человек. Подумай сам: ты арестован, ты обвинен в преступлении, ты решил защищаться – это ли не доказательство твоей человечности? Разве зверей арестовывают? Если взбесившаяся лошадь затопчет хозяина, разве предают ее суду? Эта пора испытаний, хоть и прискорбна, – убедительное доказательство твой человечности.

Он поднялся с койки, и его фигура слегка качнулась на сквозняке. Когда он снова обрел плотность, я увидел, что он раскрывает мне объятья.

– Приди ко мне, сын мой, – сказал Белоу.

Я шагнул к нему и почувствовал, как его руки сомкнулись. От его дыхания исходил знакомый с детства запах чеснока. Он уронил голову мне на грудь.

– Я люблю тебя, – сказал он. – И горжусь тобой. Я тоже заключил его в объятия, но поздно – он испарился от резкого звука какой-то возни в коридоре.

– Вам туда нельзя, – услышал я окрик стражника.

– Ладно, – отвечал детский голос.

Я обернулся, со слезами на глазах и с красотой, пульсирующей в жилах, чтобы увидеть перед камерой Эмилию. Она была настоящая, но благодаря наркотику мое зрение изменилось, и вокруг ее фигурки дрожал золотистый ореол. Она улыбалась, и ради нее я улыбнулся тоже.

– Мисрикс, – сказала девочка, – я знаю, ты ни когда не мог сделать того, что они говорят. Вот что я хотела тебе сказать.

Позади нее появился стражник.

– Пойдемте, мисс. Вам нельзя здесь находиться. Это против правил.

– Ладно, – повторила Эмилия, но не сдвинулась с места, только подняла руку и просунула кулачок между прутьев решетки. В нем была зажата конфета. Стражник попытался оттащить ее прочь, но я крикнул ему:

– Только притронься к ней, и я вышибу тебе мозги!

Он попятился.

– Ты главное не бойся, – сказала Эмилия, когда я взглянул на ее подарок. А когда наклонился, чтобы взять леденец, произошло нечто странное. Ручонка девочки превратилась в мужскую руку, а конфета на моих глазах трансформировалась в прозрачный кристалл. На моей лапе больше не было ни шерсти, ни когтей – вся она было сплошь спутанный клубок из корней и листьев.