Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей
Вспомнив расписанную Солнышком «Норбу Александровну», Василий в глубине души согласился с таким решением, хотя вслух, конечно, высказывать этого не стал.
— Ну а само здание и внутреннее убранство — их тоже восстановили, как раньше было, или как-то иначе? — продолжал допытываться Дубов. — Понимаешь, где-то, не помню где, я уже видел что-то очень похожее, поэтому мне важно знать.
Солнышко на миг задумался:
— Точно не уверен, но, по-моему, чертежи и рисунки наш учитель откуда-то откопал. Да если тебя это так волнует, то у него у самого и спросим.
— Да, конечно, — рассеянно кивнул Дубов. И подумал (разумеется, вслух): — Выходит, что Храм Всех Святых на Сороках восстановлен в Кислоярске еще до того, как был разрушен в Царь-Городе…
— О чем ты? — не расслышал Солнышко. — Вась, ты лучше кругом-то погляди — лепота какая!
Василий осмотрелся:
— Уж не Елизаветинская ли?
В привычном Дубову Кислоярске эта часть Елизаветинской улицы выглядела весьма непритязательно, особенно с конца восьмидесятых годов, когда, согласно плану благоустройства города, были снесены многочисленные деревянные хибарки, а на их месте выросла дюжина бетонных «коробок». Уцелели всего лишь несколько таких избушек, да и то потому что активистам из общества защиты памятников удалось доказать, что в одной из них проездом в сибирскую ссылку якобы останавливался пламенный революционер товарищ Камо, в другой предположительно родился видный партийный деятель товарищ Кленовский, а в третьей во времена оные нелегально собирались местные социал-демократы и штудировали «Капитал».
Василий хорошо помнил, как к нему, в то время младшему инструктору горкома комсомола, прибежала историк Хелена, будущая баронесса фон Ачкасофф, с мольбой — не дайте товарищу Разбойникову снести дом купца Кочерыжкина, памятник русского деревянного барокко начала 19-го века. Василий как мог успокоил кандидата исторических наук, напоил чаем, и когда гостья изложила суть дела, ответил: «Товарищ Хелена, если хотите спасти этот дом, то забудьте про барокко, а уж тем более про купца Кочерыжкина — Александру Петровичу все это хуже красной тряпки. Давайте придумаем что-нибудь более для него понятное».
Тогда-то совместными усилиями Дубова и Хелены родились легенды о товарище Камо, о подпольных марксистах и даже о декабристе князе Волконском, будто бы отбывавшем часть ссылки в Кислоярских краях. В какой мере эти сведения соответствовали истине, сказать трудно, однако несколько старинных домов от сноса избавить удалось, и теперь они неприкаянно торчали среди железобетонного уродства напоминанием, что когда-то Кислоярск был городом со своим лицом, своей архитектурой и своей неповторимой историей.
А здесь, в «потустороннем» Кислоярске, и дом купца Кочерыжкина, и все остальные, снесенные и уцелевшие, не только украшали собой Елизаветинскую улицу, но и как бы обрели вторую молодость: стены были выкрашены в яркие, сочные цвета, крыши увенчаны коньками и даже флюгерами, а перед окнами зеленели палисаднички.
— Красиво ведь, правда? — безумолчно говорил Солнышко. — А внутри — просто сказка! Вон в том синеньком особняке теперь выставочный зал, а мы с тобой как-нибудь зайдем в соседний дом, посмотришь, как люди живут.
— А удобно ли? — засомневался Василий.
— Удобно, удобно! Там ведь мой приятель живет, реставратор. Он всю улицу восстановил, а потом воспользовался служебным положением и один дом, самый запущенный, отделал для себя. Увидишь — ахнешь!
Поскольку друзья все еще ехали по Елизаветинской, а Солнышко не выказывал намерения куда-либо свернуть, то вскоре они должны были оказаться у того места, где находился бывший горком комсомола, ныне переименованный в Бизнес-Центр. Василий мог лишь гадать, окажется ли это серое здание на своем месте, и если да, то что в нем находится.
Дом оказался на месте, но был ли там Бизнес-Центр или что-то другое, определить было трудно. Василий лишь понял, что там располагались какие-то фирмы и организации — по обе стороны от входа висели многочисленные таблички, а на месте автостоянки стояли несколько навесов с решетками для велосипедов.
Солнышко отправился прямо на стоянку, и пока он искал, куда приткнуть оба велосипеда, Василий разглядывал вывески. Среди многочисленных обществ, фирм и мастерских как-то совсем терялась одна, очень знакомая: «Кислоярский городской комитет комсомола».
— На самом деле их тут еще больше, — раздался над ухом у Василия голос Солнышка. — А куда мы пойдем, там и вовсе никакой вывески нет.
Пропустив это замечание мимо ушей, Дубов указал на «комсомольскую» доску:
— Тоже для истории, или у вас тут и впрямь комсомольцы водятся?
— Водятся, водятся, — охотно подтвердил Солнышко. — А ежели они теперь на месте, то заглянем — обхохочешься!
Внутри здания, начиная с вестибюля, бурлила общественная жизнь, совсем как в Бизнес-Центре, разве что большинство людей были одеты так же, как Василий и Солнышко. Первым встречным оказался человек, очень похожий на того, которого Дубов накануне видел в магическом кристалле, разве что выглядел он куда свежее и здоровее.
— Уж не Щербина ли? — слегка удивился Василий (удивляться по-настоящему уже не было сил). — И трезвый!
Это обстоятельство потрясло Дубова даже больше, чем сам факт появления Щербины в царстве теней.
— Ну, еще бы ему быть выпимши! — от всей души расхохотался Солнышко. — К твоему сведению, Щербина — ответственный секретарь в Обществе трезвости. Ну, ты же знаешь: самый убежденный трезвенник — это бывший выпивоха. Так что если бы он увидел, как мы ночью шампусик пили, то дал бы нам прикурить!
За разговорами друзья вступили на широкую лестницу и поднялись на второй этаж.
— Вообще-то нам выше, но сначала сползаем в нашу кунсткамеру, или, лучше сказать, паноптикум, — Солнышко потащил Васю в правый коридор, где как раз и находилось бюро частного детектива Дубова.
Разумеется, никакого детективного бюро в его кабинете не было — там располагалась часовая мастерская. А Солнышко остановился у соседней двери, за которой во времена Васиной комсомольской молодости трудился идеологический секретарь Кислоярского горкома комсомола товарищ Иванов, ныне редактор эротической газеты «Интим-театр».
С Сашей Ивановым Дубов несколько лет работал в тесном контакте, и отношения у них были самые добрососедские, хотя и далеко не безоблачные. Так, например, товарищ Иванов со свойственным ему идеологическим чутьем первый разгадал и пресек маневры Дубова и историка Хелены по спасению старых деревянных домов. «Закладывать» их товарищу Разбойникову он, конечно, не стал, но если бы не бдительность Иванова, то число сохраненных домов могло бы быть и куда большим — войдя во вкус, госпожа фон Ачкасофф уже вовсю «заселяла» их знаменитыми писателями, художниками и деятелями пролетарской революции.
