Джулия Джонс - Крепость Серого Льда
Часа через три, по прикидке Кропа, во двор вышли ливрейные слуги со скатанными коврами и большим креслом. Еще четверо несли красный шелковый балдахин на золоченых шестах. Кресло поставили на разостланные ковры и водрузили над ним балдахин.
Просители, воспряв духом, подались вперед, но прошел еще час, и ничего не случилось. Кроп снова заволновался и поднял капюшон своего плаща. Разве то, что предусмотрено планом Квила, не должно уже начаться? Он смотрел на конюшню, но и там ничего не происходило.
Внезапно в толстой башне, похожей на пивную бочку, затрубили рога. Красные плащи стали навытяжку. Просители снова колыхнулись вперед, а Кроп потихоньку попятился. Ему нельзя подходить близко к креслу, нельзя бросаться в глаза.
Из толстой башни вышел бледноглазый, забравший у Кропа хозяина, в сопровождении двоих рослых мужчин, темного и светлого. Одет он был проще других знатных господ, но на груди у него лежала тяжелая цепь, и шагал он мерно, не торопясь, как человек, уверенный в своей власти. Кроп опустил глаза. Беспокойство губит вора.
Правитель уже приблизился к своему креслу, когда все началось. Конюшенный насос заскрипел, рукоять его дернулась вверх, и из затвора хлынула вода. Желоб тут же переполнился, и двор стало заливать. Все, и правитель в том числе, повернулись в ту сторону. Конюх, бывший ближе всех к насосу, попытался силой опустить рукоять, но от его усилий вода забила еще выше. Испуганные лошади брыкались. На шум выбежал конюшенный мастер в кожаном переднике. Вода подступала к Смерти Изменникам и разостланным близ нее коврам.
Мастер растерянно поглядел на правителя и крикнул, обращаясь к народу:
— Кто-нибудь здесь понимает в насосах?
Кроп понял, что его час настал. Выйдя из строя, он тихо откликнулся:
— Я понимаю, мастер.
Тот смерил его взглядом. Кроп знал, что мастеру не нравится то, что он видит, но насос сломался на глазах у правителя, и выбирать мастеру было не из чего.
— Тогда иди и займись им, — рявкнул он.
Кроп так и сделал — и в этот миг, отделившись от других просителей, ощутил спиной взгляд правителя. Взгляд проникал сквозь новую одежду и жег ему кожу.
Около насоса Кропу стало лучше. В насосах он и правда знал толк. Он ухватился за ствол и дернул, вытащив весь механизм из земли. Напор сразу ослаб, и когда Кроп извлек из скважины весь семифутовый ствол, бурный поток превратился в тихо струящийся ручеек.
Мастер вздохнул с облегчением, лошади успокоились, один из конюхов (человек Квила) подмигнул Кропу и ушел.
Кроп весь промок, но не замечал этого, повторяя в уме свои следующие слова:
— Нужна пакля и глина, чинить затвор.
— Ступайте и принесите то, что он говорит, — велел мастер конюхам. — Да захватите для него полотенце.
Те, кого это распоряжение не касалось, заводили лошадей в стойла и выходили обратно с метлами, чтобы согнать воду. Суд правителя начался, и первый жалобщик уже преклонил колени на слегка подмокшем ковре.
Кроп, просунув руку за пазуху, почесал Горожанку. Конюх принес ему паклю и завернутый в мокрую тряпку кусок глины. Правитель к этому времени успел разобрать две дюжины жалоб. Бледноглазый скор на решения, этого у него не отнимешь.
Кроп придирчиво, как советовал ему Квил, осмотрел глину. «Если принесут красную глину, проси серую, — внушал ему Квил. — Если принесут серую, проси красную. Это займет их на время».
— Красную надо, — сказал Кроп.
— Какая разница-то? — хмыкнул конюх, совсем мальчишка, толстогубый и толстоносый.
— Красную надо, — повторил Кроп. Конюх закатил глаза.
— Раз надо красную, принеси красную, — распорядился мастер.
Конюх вздохнул и пошел за красной глиной. Мастер постоял немного, глядя на Кропа, с чувством покачал головой и тоже ушел.
Кроп снова стал ждать. Очередь просителей таяла: красные плащи следили за тем, чтобы те высказывали свои жалобы покороче. Правитель то и дело обращался к казначею, приказывая выдать просителю определенную сумму. Во дворе между тем стало темнеть. У Смерти Изменникам расставили жаровни с углями, в конюшне зажигались фонари.
Конюх все не возвращался. В животе у Крона урчало. Правитель выслушивал последнего из жалобщиков. Видя, что ни на него, ни на насос никто больше не смотрит, Кроп быстро вывернул плащ наизнанку, нахлобучил капюшон и отошел в полумрак за желобом. Днем серый, на закате бурый. Эта сторона плаща была какая-то странная, мерцающая, как вода — другая нравилась Кропу куда больше.
Правитель, завершив свой суд, встал и пошел обратно в толстую башню. Пока слуги разбирали балдахин и скатывали ковры, конюх наконец принес требуемую красную глину. Он не сразу разглядел Кропа, а разглядев, сказал недовольно:
— Мне аж в самый гончарный ряд пришлось за ней бегать. — Он кинул свою ношу под ноги Кропу. — Давай пошевеливайся, не то тебя на ночь здесь запрут.
Кроп взял глину и начал месить. Это успокаивало его и помогало скоротать время. В конюшне закрыли двери, а он все месил. Вышел мастер, вгляделся во мрак у насоса и сказал самому себе: «Никак ушел». Кроп продолжал месить. Беспокойство губит вора.
В крепости стало совсем темно и тихо. Рассудив, что теперь можно, Кроп встал. Ноги у него затекли, и он оперся на посох.
Приди ко мне, сказал ему хозяин — и он наконец-то пришел.
Кроп перешел через двор к заколоченной галерее, которая располагалась напротив конюшни и вела к острой башне. Квил предупреждал его, что с наступлением темноты он будет предоставлен сам себе. «Один вор может помочь другому, но воровать каждый должен в одиночку». Кроп это понимал, есть черта, за которой человек может полагаться только на себя самого.
Он двинул сапогом по заколоченному подвальному окну, и доски провалились внутрь. Упав на пол, они произвели довольно сильный стук, но Кропу стало уже все равно. Хозяин близко, он очень слаб, а он, Кроп, и без того уже ждал слишком долго.
Он соскочил вниз без всякого вреда для себя, выпустил из мешка Горожанку и пошел искать лестницу.
Его глаза уже привыкли к темноте двора, и он без труда находил дорогу. Он дошел до лестницы на стороне башни и поднялся по ней. Сердце билось сильно, вызывая в груди странную боль. Он чувствовал, что надо спешить, и, увидев перед собой дверь в башню, бросился к ней что есть духу.
Крак! Дверь дернулась, но не уступила. Кроп бил в нее раз за разом то одним плечом, то другим. На четвертом ударе она сдалась и распахнулась с оглушительным треском.
Кроп и Горожанка вступили в холодный мрак Кости. Леденящий туман заклубился вокруг них, и Кроп впервые за восемнадцать лет ощутил живое присутствие хозяина. Оно сводило его с ума.