У Чэн-энь - Путешествие на Запад. Том 3
Танский монах выпрямился, оправил свои одежды, а затем уже стал благодарить.
– Брат, а где сейчас даос? – спросил Чжу Ба-цзе, обращаясь к Сунь У-куну. – Я хочу спросить его, за что он так жестоко поступил с нами.
Тогда Сунь У-кун рассказал ему всю историю про паучих.
Чжу Ба-цзе пришел в ярость.
– Раз этот негодяй побратался с паучихами, значит, сам он тоже оборотень.
– Он стоит там, у входа в храм, – сказал Сунь У-кун, – и притворяется слепым.
Чжу Ба-цзе схватил свои грабли и собрался поколотить даоса, но бодисатва удержала его.
– Тянь-пэн! – обратилась она к Чжу Ба-цзе, – смири свой гнев. Великий Мудрец знает, что у меня некому стеречь мою пещеру. Я хочу взять оборотня с собой – пусть будет у меня сторожем.
– Раз ты проявила к нам столь великое милосердие, разве можем мы перечить тебе? Пусть только оборотень примет свой первоначальный вид. Мы хотим посмотреть, каков он на самом деле.
– Ну что ж! Это легко сделать! – сказала Пиланьпо.
Она выступила вперед и протянула руку, указывая на даоса, который тотчас же повалился на землю и превратился в огромную стоножку, длиною до семи чи. Пиланьпо поддела стонож – ку своим мизинчиком и, поднявшись на благодатное облако, направилась к своей пещере Тысячи цветов.
Чжу Ба-цзе, задрав голову, проводил ее взглядом, а затем сказал:
– Эта бодисатва обладает огромной силой! Иначе ей бы не удалось сразу покорить злое чудище!
– Когда я спросил ее, каким оружием она собирается рассеять золотистые лучи оборотня-даоса, – с улыбкой сказал Сунь У-кун, – она ответила мне, что у нее есть вышивальная иголка, которую закалил в лучах солнца ее сын. Когда же я спросил, кто ее сын, она сказала, что он правитель созвездия Мао. Правитель созвездия Мао – это петух, а сама она, безусловно, оборотень курицы. Известно, что курицы любят клевать стоножек, вот почему ей и удалось так легко привести в покорность этого оборотня!
Услышав обо всем этом, Танский монах беспрестанно отбивал земные поклоны, а затем обратился к своим ученикам:
– Братья! Давайте собираться в путь!
Ша-сэн нашел крупы, приготовил еду, и все наелись досыта.
Ведя коня и таща поклажу, ученики пошли за своим наставником, предложив ему первым выйти из ворот монастыря. Сунь У-кун вытащил из кухонного очага пылающую головешку и подпалил все строение, которое вскоре сгорело дотла, превратившись в большую груду пепла, а затем пустился в путь.
Вот уж поистине:
Монаха от гибели злой
Пиланьпо-бодисатва спасла,
Тысячеглазое чудище
Смерти она предала!
О том, что произошло с путниками в дальнейшем, вы узнаете из последующих глав.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ,
Желанья и страсти природой самой рождены,
И в жизни любой их истоки и корни едины,
Но Будды ученье принявшие закалены
В борьбе со страстями и с их породившей причиной.
Все страсти забыть и отринуть мирские желанья
Способен лишь тот, кто науку постиг созерцанья.
Владея собою, он к цели стремится одной:
Сердце свое укрепить и придать ему твердость алмаза,
Чтоб не было больше на нем ни пылинки земной,
Как на луне, не запятнанной прахом и грязью.
Поступью мерной он твердо шагает вперед,
Достойные по пути совершая деянья;
Когда же закончится время, назначенное для испытанья,
Сей праведник мудрый прозрения дар обретет.
Итак, вы знаете уже о том, что Танский монах со своими учениками вырвался из сетей страсти, выбрался из темницы чувств, пустил своего коня и направился на Запад.
Прошло еще немного времени, лето кончилось, наступила осень. Холодный воздух пробирал путников насквозь. Всюду видны были приметы осени:
Зной удержаться хочет втуне –
Его развевает дождь;
Встревожена листва утуна,
Природу пробирает дрожь;
Над лентами густой осоки
В ночи летают светляки
И зажигают невысоко
Свои златые огоньки.
Отчетливее в полнолунье
Стрекочут резвые сверчки,
И ходят по незримым струнам
Невидимые их смычки.
Раскрыли мальвы цвет свой желтый,
Обильно смоченный росой,
Болотных трав шуршат метелки.
На тихой отмели речной;
Печально верещит кузнечик
Природе утомленной в лад,
И опускает ива плечи,
Роняя легкий свой наряд.
Неожиданно перед путниками выросла высоченная гора, вершины которой, казалось, уходили в лазоревые небеса. Верно сказано, что такая гора может поцарапать звезды и задержать движение солнца. Почтенный наставник испугался и подозвал Сунь У-куна:
– Ты погляди, какая высокая гора впереди! – воскликнул он. – Неизвестно, есть ли там дорога? Может быть, нет.
– Да что ты! – рассмеялся Сунь У-кун. – Еще в глубокой древности говорили: «Как бы ни была высока гора, для путника всегда найдется путь через нее; как бы ни была глубока река, всегда найдется переправа». Может ли быть, чтобы мы не перешли через эту гору?! Успокойся и поезжай вперед.
Танский монах просиял от радости и, весело посмеиваясь, стал подстегивать коня, направляясь прямо к горным кручам. Он проехал всего несколько ли, как вдруг заметил вдалеке, на склоне горы, какого-то старца с взлохмаченными седыми волосами, развевающимися по ветру, с жиденькой бородкой, серебристые нити которой качались из стороны в сторону. На шее у него висели четки, а в руках он держал посох с набалдашником в виде головы дракона.
– Почтенный наставник, направляющийся на Запад! – громко крикнул старец. – Останови своего скакуна и придержи свои драгоценные поводья! На этой горе обитает скопище дьяволов-оборотней. Они уже сожрали всех жителей страны Джамбудвипа. Дальше ехать никак нельзя!
От этих слов Танский монах так перепугался, что даже изменился в лице. То ли дорога была неровной, то ли плохо держалось резное седло, во всяком случае он свалился с коня и, недвижимый, распростерся на земле в густой траве. Сунь У-кун подбежал к нему и, взяв под руки, поднял.
– Не бойся! Не бойся! – успокаивал он своего наставника. – Я ведь с тобой!
– Ты послушай, что говорит старец вон на той высокой скале! Он сообщил, что на этой горе обитает целое скопище злых духов и дьяволов, которые уже сожрали всех жителей страны Джамбудвипа. Кто из вас отважится пойти к нему и расспросить обо всем обстоятельнее?
– Ты пока посиди здесь, – отвечал Сунь У-кун, – а я пойду и расспрошу его!
– Боюсь, что тебе не удастся раздобыть у него верные сведения, так как вид у тебя очень уж безобразный, да и на язык ты весьма груб и дерзок, того и гляди, что обидишь его, – с опаской сказал Танский монах.
