Вера Семенова - Чаша и Крест
Но вместе с тем в нем было что-то странное — он существовал словно отдельно от своей тени. Тень как будто прилепилась к нему, заглядывая в мир через его плечо, но он до конца не мог ею управлять. Он черпал в ней силу, но не мог ей приказывать.
По выражению лица Гвендора она видела, что он тоже понимает силу Лоциуса, но что он может ей противопоставить? Он ничего не мог сделать. Он готовился просто умереть первым, защищая свою женщину и своих воинов.
Внезапно Рандалин вытянула вперед руку с браслетом. Она громко произнесла всего несколько слов — это было одно из самых простых заклинаний, даже не орденское, а простое заклятие, отгонящее демонов. Люди в Валлене нередко пользовались им, не задумываясь о смысле, просто отвращая от себя все злое.
Лоциус презрительно скривил губы, но неожиданно черты его лица словно поплыли. Тень за его плечом закачалась и ненадолго отпрянула, и в этот момент Гвендор сделал выпад, развернувшись, словно пружина. Острие шпаги вонзилось точно в сердце бывшего командора Круахана и любимого советника двух первых министров. Лоциус схватился за клинок обеими руками, оставляя на ладонях красные полосы и упал у ног Гвендора, странно скрючившись.
— Вы все точно угадали, Рандалин, — пробормотал Гвендор, выпуская из рук эфес шпаги. — Благодарю вас.
— Можно, я еще добавлю для верности? — Жерар растолкал толпу, выдвигаясь на первый план. — Тогда получится очень красиво — два великих человека повергли воплощенное зло. Второй великий человек, разумеется, я, — прибавил он поспешно. — Где там шляется этот Торстейн? Пусть подробно изложит эту величественную сцену в своих хрониках.
Рандалин откинулась назад, снова прислонившись к стене. Возбужденно-радостные лица ее воинов, растерянные физиономии оттесненных к окнам гвардейцев, суровые и уверенные взгляды крестоносцев, которых становилось вокруг все больше — видимо, подплыл еще один корабль — все вдруг завертелось у нее перед глазами, превращаясь в одну слитную полосу. На этом пестром фоне она успела заметить оказавшиеся совсем близко темные глаза, полные тревоги. Она теперь отчетливо помнила, что это были те самые глаза, которые она впервые увидела у камина в маленьком домике Хейми. Все эти десять лет только они и оставались в ее душе. Почему ей понадобилось столько времени, чтобы это понять? Такая глупость совсем недостойна великого магистра.
— Рандалин! Что с вами? Вы ранены?
Она вяло махнула рукой, словно желая стряхнуть нагревшийся браслет. И соскользнула вдоль стены, падая на руки Гвендора.
Он подхватил ее и понес, вниз по уже начинающей гореть лестнице, по саду, где гвардейцы постепенно протягивали шпаги, сдаваясь, по наспех наведенным мосткам к стоящим наготове шлюпкам. Он нес ее на свой флагманский корабль — на данный момент единственное место в мире, которое он считал самым надежным и мог назвать своим домом.
Рандалин пришла в себя по-настоящему только в каюте. Она лежала на узкой койке, в окне высоко над потолком виднелся кусочек ослепительного неба. Прямо над ней снова было лицо, перечеркнутое шрамами и искаженное отчаянием. Он гладил ее волосы, отводя их со лба, прижимался губами к ее щекам и глазам, и не переставая твердил:
— Рандалин, очнитесь же! Вам плохо? Скажите хоть-нибудь, Рандалин! Женевьева!
Это имя окончательно вернуло ее к действительности, и она почувствовала, как изнутри поднимается волна холодной ярости.
— Вьеви… Женевьева… Все хорошо, я здесь, я с вами… Вы видите меня?
Он тормошил ее за плечи, прижимал к себе, потом опять брал в ладони ее лицо и принимался целовать, словно надеясь вдохнуть в нее жизнь. И когда он в очередной раз склонился над ней, она уперлась обеими руками в его грудь и толкнула, вложив в это все силы.
Гвендор явно не ожидал такого и едва удержался на ногах, но каюта была слишком маленькая, и падать было просто некуда.
— У вас еще хватает наглости так меня называть! — выкрикнула Рандалин, поднимаясь на койке. — Сколько раз вы врали мне в лицо? А какую легенду сочинили, просто загляденье! Вот смешно, наверно, было, когда я глотала ваши сказки? Кузен моего мужа, да чтоб вас… — Она задохнулась и прибавила несколько ругательств на айньском, отчего привела Гвендора в состояние полной растерянности.
— Послушайте, — пробормотал он, — вы же не знаете… Почему я так поступал… Подождите… Выслушайте меня…
— Слушать ничего не желаю! — бушевала Рандалин. — Я с ума сходила, я чуть не свихнулась от горя! Очень весело — второй раз полюбила собственного мужа, не зная об этом! Весь ваш Орден, наверно, очень смеялся!
Гвендор наконец медленно выпрямился, сложив руки на груди. Его лицо постепенно теряло живое выражение тревоги и любви, становясь каменным.
— Вы действительно полагаете, что мой Орден был посвящен в детали?
— Мне на это плевать! Пусть ваш Жерар треплется об этой истории в каждом трактире! Мне плевать на него, на ваш Орден и на вас в первую очередь!
— Я сожалею, что причинил вам такую боль, Рандалин.
— Сожалеете?
Она остановилась только от звука удара и недоуменно посмотрела на свою ладонь. Голова Гвендора чуть качнулась, и на здоровой щеке отчетливо остались красные следы пальцев. Они были тем виднее, настолько сильно он побледнел.
— Что же вы остановились, миледи Рандалин? — его губы дернулись. — Можете продолжать.
— Просто мне противно к вам прикасаться, — прошипела она, держа руку на отлете и продолжая смотреть на нее расширенными глазами. Казалось, она не знает — то ли вытереть ее о плащ, то ли вцепиться в нее зубами.
— В таком случае не смею навязывать вам свое омерзительное общество, — он чуть поклонился и настежь распахнул дверь каюты. — Торстейн проводит вас на берег.
— Не испытывает ли ваш орден в чем-то недостатка?
— Ничуть, миледи Рандалин. Понтиус предложил нам очень выгодные условия, чтобы пополнить запасы воды и сушеного мяса. Кроме того, мы говорили о возможности для части нашего флота сопровождать грузы в Эбру. Если, конечно, Чаша не будет против.
— Чаша будет рада оказать подобную незначительную услугу… — Рандалин чуть запнулась, — своим верным союзникам.
Я помолчал. Текст мирного договора между Чашей и Крестом лежал у нее на коленях. Время от времени она задумчиво разглаживала бумагу.
Мы сидели на пристани, в двух шагах от нашего флагмана. Рандалин специально выбрала такой разворот, чтобы было хорошо видно всю палубу, но из-за этого солнце светило ей прямо в глаза, и она постоянно щурилась. Поэтому я никак не мог определить, какое у нее на самом деле выражение лица. Но голос звучал приветливо и чуть прохладно, как все те светские вещи, о которых мы вели непринужденную беседу уже два часа. Я невольно поражался фантазии Рандалин, так долго ухитряющейся находить тему для ничего не значащего разговора.
