Константин Плешаков - Богатырские хроники.
— Ну что ж… Про голову его, печенегом отрубленную, тоже разное рассказывают… Может быть, может. Небось и Рюрик сам из Скандии не с мечом только ушел… Мечом одним Руси не добудешь, тут Сила нужна…
— Волхвовали варяги, думаешь?
— Определенно волхвовали… Без волхвования и девка к парню не потянется… Все на волшебстве в мире этом… Вон, гляди: у хозяина в углу — пучок травы сухой.
— Давно на траву эту смотрю. Не видал я такой.
— Во-во… Раз не видал, дальняя трава, значит, а раз издалека везли, то и не пустая, выходит…
— Зажечь бы, дым понюхать…
— Не гордись, Добрыня… Может, дым этот тебя сам понюхает, понравишься ты ему, и он тебя — в полон… Здесь с такими делами поберегись…
— Не люблю я Тмуторокани.
— Знаю. Ты Царьград больше любишь.
— То — город, а здесь вертеп один.
— И в вертепе люди живут… Ох, отойду от дел — загуляю… На тмутороканской женюсь…
— Ой, мало ли ты гулял, Алеша! Девки о тебе уж песни поют!
— Так ли еще запоют…
— А ну тебя…
— Волхва завалить, как кабана, — и гуляй Алеша… Ты здесь ничего такого не чувствуешь?
— Нет в этом городе Волхва и не было давно.
— Ну ладно… И Мстислава с нас хватит… Веером его обдувают… Халат надел… Отец бы узнал — в гробу перевернулся…
— Да что теперь Владимира вспоминать. Велик был человек, да из ямы не окликнешь…
— Посмотри — снова прислали лазутчиков-то. Донес хозяин во дворец, что мы здесь с тобой бражничаем…
— Не подслушали б.
— Все равно пустое болтаем.
— Не скажи, Алеша, ох не скажи. Богатырское пустое — его на три полных короба хватит.
— Так пойдем, что ли?
— Да чего дольше-то сидеть. Все равно — нашли нас…
— Пойдем. А этих — на улице передавлю… Зол я на Мстислава.
Мы кинули хозяину грош и вышли. На улице уж была ночь, и во тьме Тмуторокань шумела суматошно, не по-доброму — как вчера шумела и как после нас шуметь будет. Не перекроишь этот город. А все одно когда-нибудь запустеет. Ничего нет прочного на земле. Княжеские разведчики крались за нами в безопасном отдалении. Их было четверо, все — дюжие детины не пойми какой крови.
— Ох, поплачут они у меня…
— Да оставь, Алеша, черта тебе в них.
— Нет, ты погоди, давай в переулок спрячемся…
Мы стали за угол. Домишки здесь были такие приземистые, что наши головы торчали чуть ли не выше крыш. Стемнело, однако в узком проходе все равно был краем виден страшный круглый Итиль… Только Мстислав, может быть, знал, что творилось в его подземельях.
Из-за стены показалась голова первого следака. Алеша молча ударил его кулаком в нос; следак сдавленно ахнул, упал, забился в луже мгновенно натекшей крови. Мы выскочили наперерез остальным; те принялись удирать, мы — за ними. Прямо перед нами угрожающе вырастала Итиль; Алеша на бегу норовил достать подсмотрщиков кулаком… И тут земля ушла у меня из-под ног. Сознание я потерял только на миг или, точнее, на тот миг, пока летел куда-то вниз. Я пришел в себя, оказавшись в темноте, в груде дерущихся и вопящих тел.
Следакам не повезло. Оказавшись в ловушке, мы рассвирепели, и я долго не мог оттащить беснующегося Алешу от их уже безжизненных тел.
— Попались… Итиль!
— Стыдоба, брат!
— Добрыня, подожди! Ты ничего не слышишь?!..
Я вытер лицо и прислушался; издалека доносился. приглушенный трубный рев. Это был рог Мстислава. Как и обещал лукавый князь, звук этот был слышен даже под землей.
Любое сердце дрогнет в Итили. Нет на берегах Черного моря тюрьмы страшней. Нет подземелья хуже и во всей Русской земле. Итиль построена хазарами. Все, что видит глаз на поверхности, — это огромный облупившийся купол, уходящий краями в плоскую мостовую. В самом куполе пленников нет. Зато подземелья Итили простираются на многие сажени во все стороны, как паучья нора. Некоторые из них имеют тайные люки, ведущие на близлежащие улочки. В такой люк попались и мы.
Тмуторокань под русскими — без малого шестьдесят лет. Итиль много старше. Некоторые утверждают, что она стояла на этом месте всегда. Здесь из-под земли слышатся вопли и стоны. Иногда на поверхности даже проступает кровь. Тел своих жертв Итиль не отдает никогда. В ней живут страшные огромные собаки, которые пожирают трупы — а иногда и живых пленников. Слыхал я, будто в итильских подземельях встречаются создания и похуже… Один поп уверял меня, что одна узкая лесенка ведет отсюда прямо в Тартар. По его словам, демоны утаскивают из Итили людей в адское пламя живьем. Однако доподлинно об Итили не известно ничего: еще никто не выходил отсюда живым. Здесь до сих пор гниют заживо некоторые из узников Таматархи.
На Итили лежит проклятие. Узники покинут эту тюрьму только тогда, когда пересохнет река Итиль. Река Итиль известна русским как Волга, и, насколько я знаю, она не пересохнет никогда. Нет на свете тюрьмы прочнее Итили.
Есть в этой тюрьме одно правило: миловать узника нельзя. В крайнем случае, чтобы облегчить его участь, ему перерезают глотку. Ни один еще человек не был отсюда освобожден. Захватив Таматарху, русские так и не осмелились проникнуть сюда. Время от времени князь Мстислав бросает в Итиль опасных людей, как он бросил нас. Он уверен, что больше никогда не повстречается с ними под солнцем и луной. Но даже Мстислав не знает имен всех узников Итили. В свое время властители Таматархи поместили сюда многих людей, помогавших русским. Мстислав не освободил ни одного. Некоторые из них, как говорят, живы до сих пор: как это ни странно, но многие люди живут в тюрьме на удивление долго. Стражники Итили появляются на поверхности только ночью и то изредка. Они сами набирают себе смену. В Тмуторокани по ночам иногда пропадают младенцы. Если над пустой колыбелькой на стене был поспешно вырезан знак паутины, родители знают, что их дитя унесено в Итиль. Нет участи страшнее, потому что мальчик вырастет палачом.
Мы проговорили с Алешей несколько часов, перебирая в памяти все, что знали об Итили. Мы договорились не разлучаться, что бы ни происходило; если один будет умирать, он заберет с собой другого. По всей вероятности, ждать этого оставалось недолго. Мы почти ничего не различали вокруг. Яма, в которой мы оказались, была черна и глубока. Мы даже не смогли рассмотреть потолка, скрывавшего предательский люк, как ни старались. Вход, ведущий из ямы в подземелье, был забран решеткой, которую не могли разогнуть даже наши не слабые руки. За решеткой, в конце коридора, еле-еле мерцал тусклый светильник. С поверхности земли до нас не доносилось почти ничего, только под утро сверху послышался мерный дробный гул: это поспешно уходила из города полупьяная армия Мстислава.
