Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд
— Что это? Зачем?
И Грин, разом поняв, зачем он тут, обнял девушку за плечи и принялся уводить ее вверх по улице, от завода, попутно рассказывая про могильники, про отраву внутри горы, про то, что он может ей помочь собраться и уйти подальше, желательно из долины вообще, потому что в скором будущем и вода, и земля будут отравлены надолго, на многие-многие годы, и сейчас уже не страшно, все самое страшное уже произошло, и теперь надо жить и выживать, и уходить как можно дальше, это самое важное — уйти и не оглядываться, это самое сложное…
Грин подхватил и повел, немедленно, и ошарашенный Тесс подчинился, а поле смерти нарастало, давило, заставляя вздрагивать и цепляться за ученика, когда начинали вдруг подкашиваться ноги, в одиночку Серазан давно сполз бы на землю и только слушал-воспринимал это вот все, подземное-окружающее, но Грин на удивление внятно и последовательно объяснял происходящее, и постепенно Тесс начал вслушиваться, отстраняясь от ощущений, уточнять, и только краешком разума изумлялся, насколько уютней и лучше рядом с учеником, насколько надежно…
И шел послушно все время, пока они выбирались из толпы, пока сворачивали с дороги в форт к окружной, где тоже травило, прямо дыханием, и тоже орало вороньем с неба, но уже достало соображения остановиться и прямо спросить:
— Итак — уходим? — а потом Тесс огляделся и понял, что видит окраины города, прошлого, явно более давнего, чем те, которыми бродил сам, что Грин говорит в настоящем времени и, кажется, вновь не совсем с ним, и что совершенно неведомо, как им двоим теперь выбираться в реальность. Это было последней каплей, и Серазан безнадежно уселся прямо на мостовую, хватаясь за голову.
— Да какого же драного лешего… — огляделся кругом, напомнил себе, что даже если будут они кому-то мешать пройти или проехать, то этот кто-то умер давным-давно, и решил не вставать, пока чего-нибудь не придумает конструктивного и желательно радикального. — Грин, вы меня видите или кого?
…И девушка пошла вместе с ним, слушала внимательно, и успокоилась, а на выходе в огороды вдруг заупрямилась, села прямо на землю и стала спрашивать, за кого ее принимает Грин, что она должна идти с ним, а не со своей семьей.
Грин вздохнул, не зная, как быть дальше. Он уже исчерпал запас красноречия, поднимать упрямую девицу с земли было затруднительно, и он плюхнулся прямо рядом, призвав последние доводы:
— Ты пить хочешь? Я вот хочу, а здесь воды уже нет, надо искать источники. Давай выйдем из долины, и у первого же источника я тебя оставлю… Пойдем, а? Нам надо дальше.
Тут Серазан наконец понял, что принимают его не просто за кого-то из призрачных местных, а за подлежащий спасению объект.
Вздохнул.
— Хочешь пить — пей, — отстегнул от пояса фляжку и передал Грину. Потом припомнил, как тот кривился с ее содержимого в прошлый раз, и уточнил. — Вода вчерашняя. Согласен, нагрелась, но вполне чистая.
А сам строго напомнил себе, что страх и смерть — в прошлом, и яд тоже, и нет здесь никого, и не стая ворон кормится с городских свалок, а один-единственный Ворон с добычи вполне живой… И, раз уж даже сейчас Грин по-прежнему видит не его, собственное восприятие менять нет никакой необходимости.
Встал, дотянулся до ближайшего забора, ощупал… критическая оценка дала результат закономерный: никакой это был не забор, и пальцы прекрасно регистрировали обман. Толкнул, прислушался — не скрипело. Зато качалось и шелестело.
Оставалось зрение — свое, и все сразу — Грина.
— Грин, идите сюда, — позвал он, а потом взял его за руку и потянул. — Потрогайте…
Грин аккуратно выпил из фляги, вернул, и ему показалось, что девушка старше, чем он думал сначала. Это немного напоминало превращения Хозяйки, и Грин стал вглядываться пристальнее. Она действительно казалась то старше, то моложе, но черты ее лица оставались резкими и отчетливыми. Девушка тянула куда-то в калитку, клала его руки на ветхий забор… Грин окончательно перестал ее понимать, и, твердо перехватив руку, строго спросил:
— Ты живешь где-то рядом? Нам надо куда-то еще зайти?
— Нам надо, чтобы вы начали наконец-то видеть, на каком находитесь свете! — рявкнул Тесс яростно, и с такой ненавистью посмотрел на несчастный забор, что тот замерцал и испуганно исчез. Вместо него проявился банальнейший куст, чуть подальше — старая яблоня, а на яблоню приземлился Ворон.
— Не начнет, — сообщил он не без удовольствия, поправляя клювом перо где-то повыше хвоста. — Не для того вас сюда звали.
— Вот как? — Серазан вдруг пожалел, что пришел в долину без арбалета. — А мне казалось, что нам надо посмотреть город и привести сюда новых людей.
— Вот и веди. А он — останется. Для гарантии. Я вашу расу знаю, отпустить обоих — никто не вернется. А мне потом новых по всей округе лови?
Как ни странно, именно последний аргумент Тесса… почти убедил.
Но раздражение от собственной беспомощности все-таки требовало выхода.
— А если мы просто сейчас оба уйдем, и плевать, что он там видит?
Ворон презрительно каркнул.
— Далеко не уйдете.
— Ну, сволочь… — Серазан с сомнением посмотрел на Ворона, потом на Грина, и подумал, что не хочет, пожалуй, рисковать. Особенно учеником, который сейчас явно не может за себя отвечать.
Подумал, поозирался, потом вновь встретился взглядом с Грином… Вернее, поймал его взгляд в пустоту, ожидающе-недоуменный, и вспомнилась ему Росс, которую он навещал регулярно в клинике, и такое же потерянно-удивленное выражение на ее тонком лице.
Он приходил тогда к ней, гладил теплую руку, разговаривал, когда заканчивалось время посещения — уходил, а врачи объясняли ему, что она все равно не слышит его, не узнаёт, что повреждения мозга необратимы и от того, что он перестанет тратить время на эти визиты, ничего для нее изменится. Потом он пропустил посещение из-за комиссии, потом — из-за собственного курса лечения, еще одно совпало с комиссией повторной, а когда Тесс наконец смог прийти, палата оказалась пуста, а ему рассказали, что Эрин Росс погибла неделю назад, умудрившись во время припадка вышибить теоретически небьющееся стекло и выброситься с пятидесятого этажа. Приступ буйства ее совпал со временем обычного тессова визита…
А в остальном, конечно, не изменилось совсем ничего.
Воспоминание всплыло и ушло, впечатление — осталось.
— Мать твою, Грин, — заорал Тесс уже отчаянно, перехваченную руку вернул в прежнее положение — в куст, и зашипел:
— Вот это вот у тебя под руками что, забор? Ты вообще находишься — где? Вспомни, что ли, или голову включи, идиот!
Грин и правда, щупал забор. Но на вопль — девушки ли? — честно постарался включить уже гудящую от впечатлений голову. Для начала он приложил палец к губам, чтобы как следует подумать в тишине, потом закрыл глаза и прошелся пальцами по забору. Пальцы сказали ему, что щупает он куст теплый, узловатый, с отслаивающейся корой, и на забор это вовсе непохоже. Грин машинально сорвал лист, растер, понюхал:
