Коротыш Сердитый - Колонисты
— Люди улыбаются растягивая уголки губ — это означает хорошее настроение. Им скрывать клыки незачем, потому что их у них нет. — Женщина поджала губу.
Опять сморозил что-то не то, подумал Алекс, но тут ему на плечо сверху легла рука Кувшинки.
— Ты все делаешь правильно, не беспокойся, просто мы выражаем свои эмоции немного по-другому. Когда скрываем клыки — это значит, что мы улыбаемся, обнажаем их — враг предупрежден о нападении. У вас обратные эмоции.
— Ничего, привыкнет. — Майя встала из-за стола. — Помоешь посуду и спать. — Распорядилась она, обращаясь к Шелковичке. — Пойду проверю, где малая.
— Да там она, с закваской возится, на завтра готовит. — Кувшинка ткнула себе пальцем за спину. — Пойдем, покажу тебе твою комнату, где будешь спать. Дом у нас большой, строили с учетом лавки, так что места много.
Алекс уже заметил, что строение разделено на две половины — рабочую, где стояла установка, напоминающая духовой шкаф и еще разные формочки для сладкой выпечки, хлеба, булок, кадушки с квашней и тестом, темный прохладный угол, огороженный, чтобы свет не попадал в него. Здесь жили и работали, растили детей и ждали родных с нетерпением. Дом дышал жизнью. Пока не пришли мы, подумал Алекс. Он прошел к застеленной кровати — подушка и одеяло, тонкая простыня и никакого матраца, только голое струганное дерево. И кровать ему по пояс, стоящая на крепких деревянных ногах. Вообще весь дом был из натуральных материалов, никакого пластика или металла. Мощные балки, стены, внешняя отделка — все вкусно пахло деревом, причем ни какой-нибудь химической пропиткой, а натуральный такой запах. Алекс осторожно присел на кровать, скинул тапочки, в которых ходили на жилой половине. Тапочки были большеваты, но выбора не было, так что приходилось шландать и Алекс ощутил себя ребенком. Он лег на бок и отвернулся к стене, на глаза сами собой навернулись слезы и мужчина, который уже давно забыл, что это такое — плакать, зарыдал беззвучно как маленький. Он сам не понимал почему так получилось, хотя подсознание уже сделало свои выводы. Привыкший к черствости, жестокости, ненависти и безразличию, такое человеческое отношение к нему недавних врагов, которые воспринимали его как своего, просто простив, или сделав вид, что простили, но он чувствовал, что они не кривили душой, а говорили чистую правду. И вот это вот их отношение моментально поставило все мировоззрение Алекса с ног на голову, все перевернулось вверх тормашками. Больше всего его напрягло то, что женщины доверились ему, его никто не охранял, не садил на цепь, ему была предоставлена полная свобода, беги куда хочешь хоть прямо сейчас. И пускай во дворе сидит эта образина, но даже она не остановила бы Алекса от побега. А останавливала его нормальная человеческая порядочность, потому что внезапно для себя он понял, что орки не хотят ему зла, наоборот, желают помочь и крепкое сознание солдата не выдержало такой эмоциональной встряски, нужно было стравить то щемящее чувство несправедливости, которое он ощутил по отношению к себе, когда еще состоял в подразделении полковника Мейсона и даже будучи наемником. Там он был винтиком в огромной машине, который легко можно было заменить и выбросить, если он сломается. Здесь же он словно прочувствовал за своей спиной всю мощь народа орков, ведь женщины его не боялись, они его приняли, поверили ему, не просто доверились, а сразу же и бесповоротно и предать их, сбежав сейчас, это все равно, что предать весь род человеческий. Если уж они выбрали его из десятков человек, значит сам Алекс еще не окончательно оскотинился, чтобы резать женщин и детей. Слезы текли, тело мужчины вздрагивало, он пытался вытирать их кулаком, еще больше размазывая по лицу, глаза покраснели и Алекс, забывшись, протер их своей механической дланью, что было очень неприятно для кожи, когда холодный металл коснулся ее. Шестой палец совершенно не мешал, тем более, что мозг уже адаптировался к наличию лишнего отростка и теперь вовсю им пользовался, как будто так и нужно. Алекс пытался прекратить мокреть, но слезы все текли и текли.
Дверь едва слышно скрипнула и рядом на кровать присел кто-то большой. Он просто молчал, но возникшее чувство сопереживания и сочувствия как будто успокоило Алекса, он напрягся, стараясь не поворачиваться. Большой ласково положил ему ладонь на голову, пригладил короткий ежик волос, наклонился, обдал своим горячим дыханием.
— Все будет хорошо. — Тихо проговорила Кувшинка. — Не волнуйся, отдыхай, завтра предстоит тяжелый день.
— Лупить будете? — пошутил Алекс, обернувшись, надеясь, что в темноте не будет заметно его красных глаз и предательских слезных дорожек.
— Нет, что ты. — Кувшинка поджала нижнюю губу. — Просто месить тесто — это мужская работа, у меня силенок не хватает.
Я резко очнулся, как будто кто-то включил сознание. Последним воспоминанием были человеческие хари, в окружение которых я и попал по собственной дурости, возомнив себя не убиваемым, однако мне неплохо так настучали по кумполу. Или это Зорька отметилась? Я почувствовал половину, которая мирно сопела в свои две ноздри, расположившись на соседней кровати, положила ладошку под щеку, прическа растрепалась и завитый хвостик был перекинут через плечо. Я протянул руку и, взяв мягкие и шелковистые волосы, кончиком пощекотал ей под носом. Во сне Зорька смешно его наморщила, потом чихнула и открыла глаза.
— Доброе утро. — Улыбнувшись, сказал я.
Девушка тут же обежала глазами помещение, признав его за госпиталь при жилище Ведуна, где она сама неоднократно бывала, обучаясь премудростям лекарского искусства и вмешательства в сознание. Я особо не беспокоился где это мы, здраво рассудив, что раз живые, то значит все закончилось благополучно — враг побежден и народ празднует победу. Хотя…
— Как ты? — спросила меня Зорька и попыталась встать с кровати, но тяжело бухнулась обратно — ожоги на руке плохо заживали, могла бы и догадаться, раз конечность перебинтована, да и со спиной тоже не все в порядке.
— Жить буду, раз в лазарет притащили. — Я попытался перевернуться с живота на спину, но адская вспышка боли все вернула по своим местам. — Жопа-то хоть целая?
— Ты бы о другом побеспокоился, а не о задней точке. — Зорька хихикнула. — Все там в порядке, правда под бинтами не видно.
В палату вошел Ведун и степенно кивнул нам обоим, а за ним протиснулась ученица с полной банкой мази и тут же направилась ко мне — видимо чтобы обработать филейную часть. Я улыбнулся, за что был вознагражден убийственным взглядом со стороны моей половины. И в кого она такая ревнивая? Девушка лекарь заметила эти переглядки, а может быть Зорька ей что-нибудь такое сообщила в тайне от меня, но орчанка замерла на полдороги. Ведун тут же обратил внимание на такую заминку.
