Юлия Латaынина - Сто полей
Арфарра, тощий и бледный, полузакрыл глаза, и на лбу у него выступили крошечные капельки крови, как всегда, когда он волновался.
Господин Даттам тоже сидел не шевелясь, и, верно, в последний раз подсчитывал: сколько он выиграет на том, чтоб не кормить дворцовую свору, сколько проиграет, – потеряв кое-какие торговые связи.
Араван сожалел, что не смог переговорить с этими двумя. Возможно, он мог бы незаметно расспросить их о чужеземцах. Люди со звезд могли утаить от Арфарры свое происхождение, но не свои взгляды.
В конце концов, ничто, кроме здравого смысла, не мешало словам человека со звезд быть правдой. Араван Баршарг не имел пока права поступить так, как если бы слова были правдой – но надеяться-то он на это мог.
– Законы империи, – продолжал араван, – натравливали бедняков на богачей, чтоб богачи не отобрали власть у чиновников. Теперь бедняка и богача должна объединить ненависть к прежним законам. Принципы управления заставляли местных чиновников шпионить друг за другом. Теперь у нас общий враг – чиновник столицы. Между нами и империей не может быть мира. Это все.
Араван сел. Секретарь в углу доскрипел пером и замер. Порыв ветра донес заливистый хохот стражников, и запах жареного жертвенного мяса смешался с ароматом «мира и спокойствия». Настоятель недовольно потянул за кисточку, створки витража схлопнулись и засияли заколдованными хрустальными цветами. С высоких мраморных стен на аравана укоризненно глянули мудрые чиновники.
Чиновники в малахитовых кафтанах мерили зерно, которое несли им в кувшинах улыбающиеся крестьяне, и выдавали взамен без меры справедливость и спокойствие. Всякий горазд сменять кувшин – на кафтан, но только чиновник умеет сменять кувшин – на справедливость.
Улыбающиеся крестьяне водили хороводы средь праземовых и яшмовых полей. Золотое зеркальное солнце, ощетинившись лучами, катилось по потолку с улыбкой Иршахчана.
Розовый, тонкий, как девушка, секретарь скользнул к Даттаму и тихо зашептал ему что-то на ухо. До аравана долетело: «Требует, чтоб вы вышли… сию же минуту». Глаза Даттама бешено сузились, и он что-то прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.
Наместник Рехетта грузно заворочался в кресле, но так и не встал, а только выудил из рукава платочек и промокнул широкий лоб. Зеленые его глазки забегали по сторонам и наконец уперлись в жертвенник Парчовому Бужве. Отдуваясь, Рехетта заговорил:
– Здесь много было сказано о выгоде и мало – о справедливости. Двенадцать лет назад мы восстали, чтобы уничтожить слово «выгода». Я старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану перед судьей Бужвой, он накажет меня, если я не успею сделать то, что начал двенадцать лет назад. Харсома думал устроиться так, чтобы каждый был злобен и корыстен, а государство процветало. Этого никогда не выйдет! По крайней мере, до тех пор, пока люди способны быть людьми, а значит – поступать бескорыстно, как велят законы Иршахчана и указы государыни Касии. Я – за то, чтобы примириться с законным правительством.
Рехетта умолк.
Араван чуть сощурился. Он оставил свой меч у входа. И теперь прикидывал, каков будет эффект от луча, всаженного в лоб наместника с расстояния в двадцать шагов. «Это все-таки ты передал документы из архива, – понял араван, – ты, старый недоносок, который трахается каждый день с десятилетними девочками, а все-таки рассуждает о справедливости».
– Я – только бедный монах, – сказал настоятель-шакуник. – Не мое дело – судить о законах ойкумены, мое дело судить о Небе и Храме. Голова храма – в Варнарайне, члены его – по всей империи. Нам жалуются отовсюду: в столичном храме Шакуника – стражники на постое, медные рудники в Кассандане – окружены войсками. Зачем мясо, если не на чем жарить, зачем товар, если негде продавать? Что мы будем делать с храмовыми мастерскими, если рынок империи для нас будет закрыт? Я – за то, чтобы примириться с законной государыней.
Арфарра был краток:
– Господин Баршарг! В справедливом государстве не должно быть трех родов преступников, как-то: взяточников, землевладельцев, и торговцев. Оставив в живых богачей, вы лишили себя уважения народа, попытавшись отложиться от столицы, вы посягнули на целостность государства!
Араван Баршарг, скрестив руки, рассеянно глядел на стену, где над нефритовыми кустами и бирюзовыми полями вставало золотое солнце. От выпуклого ока Иршахчана ничего не могло укрыться. Если приглядеться, то было видно, как, забавно растянувшись и вверх ногами, стражники в сером проходят за спиной Баршарга в плоскую галерею наверху и неслышно натягивают арбалеты.
Араван перевел глаза на Даттама. Храмовый торговец сидел совершенно белый, и глаза его были безумны.
– Отзовите вашего сына из войска, – сказал Даттам, – и подайте просьбу об отставке. Вы избавите провинцию от ужасов войны, которую не выиграете.
Баршарг поглядел ему в глаза. Он вспомнил: ночью, пока он допрашивал чужеземца, приезжал человек в капюшоне, сказал: «От Даттама», просил встречи. Ему отказали. Баршарг понял: «Приезжал сам Даттам, решил, что я не прощу ему смерти брата». Секретарь услужливо подоткнул ближе тушечницу, Баршарг взялся за протянутое перо и, сощурившись, глянул в золотой лик Иршахчана. Против тридцати арбалетчиков даже солнечный луч был бесполезен.
Двери распахнулись, и в залу вбежал Ванвейлен в шелковой храмовой куртке.
– Господа члены совета! – громко закричал он.
Перевернутые арбалетчики растерялись и расплылись.
Баршарг вскочил на стол, оттолкнулся и прыгнул прямо в заколдованные цветы на витраже. Крашеное стекло со звоном посыпалось вниз, и Баршарг вывалился на широкий, устланный мрамором балкон. Ослепительно ударило в глаза солнце, заплескались шитые значки и знамена, пальцы на мгновение пронзила острая боль от осколков стекла.
Внизу, в колодце двора, люди в красных доспехах и желтых куртках вскакивали с мест, увидев своего командира. Баршарг перекинулся через узорную решетку, полетел вниз, цепляясь за виноградные плети, перекувырнулся и вскочил на ноги.
– Измена, – хрипло закричал Баршарг, подхватывая брошенный ему меч, – рубите членов совета!
Тут, однако, рогатая стрела с желтой полосой попала в спину, араван хотел крикнуть еще, подавился словами и упал ничком на мраморные плиты, прямо у подножия гигантского жертвенника государю с головой мангусты.
* * *– Кто вас сюда пустил?! – орал Даттам.
Ванвейлен, кланяясь, ответил так:
– Мои товарищи схвачены по приказанию господина Баршарга и исчезли в его управе.
Даттам, не слыша ничего, глядел в разбитые витражи. Вдруг он встрепенулся:
