Мелани Роун - Принц драконов
— Вальвис не ранен? — спросил Рохан.
— Пара царапин. Он слишком хороший воин, чтобы позволить ранить себя. Костры, на которых сжигали трупы погибших меридов, горели три дня. Теперь Вальвис не знает, как быть: то ли отправиться на юг и защищать Стронгхолд, то ли подойти на помощь к нам.
Давви издал приглушенный возглас.
— Корабли Ллейна!
— Точно, — кивнул Рохан.
— Какие корабли? — спросил Мааркен.
— Позже, — ответил Рохан. — Давви, ты не отведешь его отдохнуть в палатку? Я буду с Чейном.
Он сел на Пашту и шагом поехал вдоль берега реки, размышляя над словами Эльтанина. Рохан выстроит стены, которые будут крепче камня… Безграничная вера атри в своего принца беспокоила его. Если мечтам Рохана суждено осуществиться, то придется брать крепости более грозные, чем замок Крэг. Мы прикрываемся собственной дикостью, — горько подумал он. — Все мы. И прежде чем строить новые стены, мне придется разрушить старые. И первым делом, не мифические, а вполне реальные и прочные стены Феруче. Приближалась середина зимы. Он должен поскорее покончить с Ролстрой, сыграв роль принца варваров, прежде чем проделать то же самое в Феруче. Но потом… Клянусь, больше никогда, — сказал он сам себе. Может, он и останется варваром, но наконец опустит меч. Должен. Иначе ему не выжить…
Рохан был абсолютно прав: капитаны не высказали восторга, когда Чейн предложил им перевезти на другой берег Фаолейна войска, лошадей и провизию. Однако все было закончено в два дня. Армия Рохана оказалась в Сире намного южнее того места, где ее ждал Ролстра.
У верховного принца не было возможности развернуть войска и провести решающее сражение, а в мелких стычках лучники Пустыни несли незначительные потери. Был разбит новый лагерь, но тут с севера пришел шторм, и вновь войска разошлись в разные стороны, точа мечи и следя за тем, чтобы тетивы луков оставались сухими.
Корабли Ллейна были вынуждены без дела стоять в устье Фаолейна и ждать погоды. Настал долгий перерыв. Лишь через десять дней командующий отдал своей эскадре приказ выйти в море.
Рохан и Чейн смотрели вслед удалявшимся белым парусам, зная, что с кораблями уплывает всякая надежда вновь вернуться на свой берег. Как бы то ни было, они находились в Сире. Теперь битва была неизбежна. Независимо от ее исхода, у Рохана полегчало на душе. Чем ограниченнее выбор, тем меньше колебаний…
Он, Чейн и Давви разрабатывали бесконечные планы, разыгрывали битвы на карте, чтобы выработать тактику, обсуждали место и время битвы. До возвращения разведчиков ничего другого им не оставалось. А когда разведка вернулась, то принесла дурные вести. За те два дня, когда проглянуло солнце, позволившее кораблям выйти в море, армия Ролстры не только отошла, но и, казалось, увеличилась вдвое.
Утро выдалось сырым и туманным. Рохан, Чейн и Давви вместе с оруженосцами и командирами отрядов выехали на место предстоявшей битвы, чтобы самим разобраться в происшедшем. Рохан дрожал под плотным плащом, проклиная нависшие на севере тяжелые тучи. Картина, увиденная им с вершины холма, только усилила эту дрожь.
Огромное пастбище, еще недавно служившее лагерем войскам верховного принца, было покрыто слоем воды глубиной по пояс. От притоков Фаолейна были прорыты рвы. Земля и так размокла от влаги, а речная вода превратила пастбище в озеро. Перебраться через него было невозможно: дно было скользким, а берега состояли из липкой глины. Лишь мощные дренажи и знойное лето могли бы высушить это болото. Однако только хитрому и злобному уму Ролстры мог принадлежать план, как навсегда загубить эту богатую землю.
— Чувствуешь запах? — тихо спросил Рохан. — Соль. — Он услышал отчаянное проклятие Давви и тихий вздох Чейна. Ветер пах морем. — Наверно, деревья были слишком мокрыми, а то бы он сжег их… — Принц развернул Пашту, поскакал обратно, забрался в палатку и не захотел никого видеть.
Когда наконец Чейну доложили, что его вызывает принц Рохан, он вошел в шатер, уже зная, что там увидит. Рохан, ссутулясь, сидел на кровати; на полу валялась пустая бутылка; вторая, наполовину опорожненная, стояла у принца между ног. В руках у Рохана была чаша, и перед каждым глотком он по пять раз вращал ее то в одну, то в другую сторону. Этот ритуал Чейну был неизвестен. Должно быть, его только что придумал сам Рохан. Некоторое время Чейналь стоя любовался этой картиной, гадая, удалось ли вину притупить боль душевных ран шурина. Но когда голубые глаза Рохана поднялись, Чейн понял, что боль терзает принца как прежде.
— Сядь, — приказал Рохан. — Я буду долго говорить, а ты слушай и не перебивай.
Чейн сел. Ему не предложили чашу, да он бы и не взял ее. Рохан смотрел на него столько времени, сколько потребовалось, чтобы покрутить кубок еще пять раз и сделать глоток. Его голос и глаза были абсолютно трезвыми.
— Я считал себя умным и цивилизованным человеком. Я говорил, что моя цель
— править силой закона, а не силой меча. И посмотри, что из этого получилось. Я стал принцем, чтобы защищать свой народ и свои земли. — Длинные пальцы еще раз покрутили чашу, и последовал еще один глоток. — Оказалось, что я ничем не лучше любого другого из живших до меня. Я пытался утешить себя, говоря, что у меня нет иного выхода. Но оказалось, что я талантливый варвар, Чейн. Я профессионал в варварских искусствах — войне, насилии…
Рохан выпил и снова наполнил чашу. Рука его была пугающе тверда.
— Ажей. Они никогда никого не называли так. Даже моего отца. Эльтанин собирался оставить стену невосстановленной — а знаешь, почему? Он думает, что стены, которыми я огражу Пустыню, будут лучше любого камня. Я не заслуживаю такой веры. Не заслуживаю ничего лучшего, чем сдохнуть с мечом в кишках, как те, кого я убил собственной рукой. И еще убью.
Не склонный к отвлеченным размышлениям, Чейн тем не менее чувствовал огромную разницу между нынешним вялым, почти бесчувственным состоянием Рохана и тем бешенством, которое горело в принце летом, когда он прибыл в лагерь. Тогда он тоже испытывал чувство гнева и вины, искал возможности выговориться, а потом умолял Чейна забыть о его словах, это означало, что он простил себя. Но теперь Рохан выглядел человеком, который смирился, посмотрел на себя изнутри, понял, что ему нет прощения, и перестал искать его.
— Мне нравилось уничтожать армию Ястри. Мне нравилось насиловать Янте. Я с наслаждением убью Ролстру. Как по-твоему, кем я становлюсь?
— Человеком. Таким же, как все мы, — тихо сказал Чейн. Легкая улыбка появилась на губах Рохана.
— А ты знаешь, насколько для меня нестерпима эта мысль?
— Ты не понимаешь, — сказал Чейн, отчаянно пытаясь подобрать слова. Было чрезвычайно важно, чтобы они оказались верными. — Ты такой же, как мы, но не похож на нас. Рохан, ты предпринял попытку изменить мир, а это уже ценно. Ты умеешь мечтать, в то время как большинство из нас даже не знает, что это такое. Ты знаешь, что нельзя жить, все время наступая кому-то на горло. И люди верят тебе именно потому, что понимают: меч претит твоей натуре. Гораздо больше мужества требуется…
