Кирилл Берендеев - На перекрестках фэнтези
Ортенкруот можно было растворить.
И сделать это могла лишь одна-единственная жидкость в мире, а именно — огуречный рассол с чесноком и укропом.
Так вышло, что артефакт растворился в тот самый момент, когда Гер в подвале своего дома разговаривал с магом. И когда маг произнес заклинание «фейхоа-хуато-хехе» и щелкнул пальцами, вся магия в один миг перешла в кадку с огурцами.
Так сложилось, что на празднике освобождения огурцы эти попробовал каждый житель деревни — от мала до велика. И все они стали сильными, словно десять быков.
Каждый из них — и дети, и старики. Да, так все и получилось. Прошло много лет.
За это время слухи о деревне, жители которой наделены неимоверной силой, расползлись по всему миру. И нашлись люди, которые захотели использовать крестьян в своих целях. Но, как выяснилось, сделать это было непросто. Крестьяне не хотели вступать ни в чьи армии, их не интересовали сражения, им не было никакого дела до военной романтики. Крестьяне хотели спокойной привычной жизни, и они ее получили. Правда, не сразу, а после того, как простыми оглоблями они разогнали двухтысячную армию барона Генриота, пришедшего к ним, чтобы заставить присоединиться к его войску.
Наверное, вы не понимаете этих крестьян. Вполне возможно, вы, получив такую силу, использовали бы ее иначе и отправились бы в странствия с тем, чтобы вершить доблестные подвиги, восстанавливать попранную справедливость и освобождать угнетенных.
Впрочем, не стоит думать, что крестьяне никак не использовали свой нечаянный дар. Нет же: они работали. Не покладая рук они пахали землю, косили траву, убирали рожь, работали в кузне, перековывая останки железного дракона в гвозди, скобы и домашнюю утварь. У них было очень много дел и достаточно сил.
Так что, я думаю, они использовали свое могущество не так уж и плохо. Возможно, не так хорошо, как это сделали бы вы, но все же…
А впрочем…
Как знать…
Михаил Кликин
ДРАКОН
— Я убил дракона! — кричал Рамзер во все горло. — Выходите, люди! Дракон мертв!
Тишина была ему ответом.
Он потрясал в воздухе окровавленным мечом и алые капли холодной драконьей крови падали ему на голову и плечи, пачкали волосы, тонкими струйками стекали по загорелой коже, мешаясь с ручейками горячего пота.
— Дракон мертв! Я убил его!
— Ты лжешь! — крикнул кто-то из темноты избы. Истерически выкрикнул из распахнувшегося на короткое мгновение окна. — Лжешь! — Ставни захлопнулись.
— Это правда. На клинке его кровь. Я убил его. Туша его лежит и смердит у входа в пещеру. Я вспорол ему брюхо и отсек голову. Я отрубил ему лапы. Я содрал его шкуру.
— Ложь! — вновь хлопнул ставень.
Рамзер опустил меч, сел в горячую дорожную пыль.
Слепые деревенские дома ждали, что б он ушел. Он был для них чужаком. Лживым чужаком.
— Зачем мне врать? — тихо спросил Рамзер. — Я действительно убил его.
— Ложь, — выдохнул кто-то совсем рядом.
— Почему вы не верите мне? — он поднял голову и посмотрел на подошедшего человека.
— Потому что до тебя еще сотни людей утверждали, что убили дракона. высокий худой крестьянин с легким укором и какой-то странной жалостью смотрел на него, чуть заметно покачивая головой.
— Но его кровь…
Они тоже приходили вымазанными с ног до головы холодной кровью дракона.
— Он лежит там, — Рамзер махнул рукой в сторону предгорий. Туда, где находилось логово дракона.
— Они тоже говорили так.
— Но… — Рамзер не знал, что еще сказать, как убедить этих странных людей, что дракон мертв. Мертв! — Он мертв!
— Наш дракон не может умереть. Возможно, ты убил какого-то дракона, но эта не наш дракон.
— Какого-то?… Не ваш?… Но там был один… Драконы всегда живут по-одиночке…
Крестьянин вдруг хрипло засмеялся, раззявив свою гнилозубую пасть и хлопая себя ладонью по колену. Отсмеявшись, он присел в горячую пыль рядом с воином и сказал поучительно:
— Дракон не может жить в одиночестве. Наш Дракон. Не может. Понимаешь это, чужак?
— Нет, — честно ответил Рамзер. — За свою жизнь я убил десяток драконов, я хорошо знаю их повадки, и я никогда не видел… даже не слышал о том, что они живут семьями.
— Семьями!.. — восхитился крестьянин и вновь захохотал. — Семьями! Нет, конечно. Он один, но это не значит, что он одинок. Неужели ты не можешь этого понять?
— Так значит там остался еще один дракон?
— Нет. Конечно же нет. Там остался дракон. Но он всегда был там. Один-единственный. Вечный. Неуничтожимый. Многоликий.
— Я не понимаю, — признался Рамзер. — Я убил дракона. Я отсек ему голову и снял шкуру. Я сделал все, что б удостовериться в его смерти. Но ты говоришь…
— Ты убил своего дракона. Но не нашего. Наш дракон по-прежнему там.
— Не понимаю.
— Никто из чужаков не может этого понять, хотя это так просто. Вот скажи мне, что ты видишь, когда склоняешься над чистой водой?
— И что же я вижу?
— Отражение.
— Да. Конечно. Я вижу себя.
— Не себя. Отражение. И это и есть твой дракон. Ты можешь взмутить воду и уничтожить отражение, но ты не можешь убить своего дракона. Он всегда с тобой. Стоит тебе наклониться над водой — и вот он. Снова здесь. Глядит на тебя из глубины. Только с тобой может умереть отражение. Только твоя смерть может уничтожить дракона. Настоящего дракона.
— Но… — Рамзер задумался. Тряхнул головой. — Зачем ты объясняешь мне это? Дракон — это обычная тварь. Огнедышащее летающее животное. А не отражение в воде.
Вновь крестьянин засмеялся. На этот раз невесело.
— Ты действительно так думаешь?
— А почему я должен думать по-другому? — пожал плечами Рамзер.
— Неужели ты не ощущаешь холод?
— Вечереет, — признал воин. — Солнце садится.
— Нет, нет. Это другой холод. Холод под кожей, лед в сердце. А кожу на голове стягивает, словно ты окунул ее в ручей, бегущий со снежных горных вершин. И пальцы — чувствуешь? — пальцы уже немеют. Они становятся чужими. Не слушаются тебя.
— Я всего лишь очень сильно устал.
— Нет. Ты только что убил своего дракона. Свое отражение. Это себе ты отсек голову и обрубил лапы. Ты вспорол свое брюхо и снял собственную кожу. Твое тело лежит у входа в пещеру и смердит, словно куча свежего навоза. А дракон жив. Настоящий Дракон. Наш Дракон.
Рамзер попытался встать. И не смог. Ноги ослабли, сделались мягкими и не держали его… И пальцы… пальцы на руках онемели, стали чужими. Скрючились когтями. Он выпустил рукоять меча, выронил оружие и поднес ладони к глазами с ужасом разглядывая посиневшую высохшую кожу, сквозь которую проступили набухшие черные вены.
