Юлия Остапенко - Птицелов
— Когда вы оплеух мне надавали? — грубо перебил тот. Лукас расхохотался.
— Ещё злишься? Ну! Глупый ты щенок, с чего ты взял, что я бы тебе их надавал, если б мне было на тебя наплевать? Интересу-то — с бестолочью всякой возиться?
— Так я, стало быть, не бестолочь, — сказал Марвин, всё больше закипая.
Улыбка, которую Лукас ему послал, была совершенно искренней.
— Нет, — ответил он.
И умолк, потому что если бы продолжил, ему пришлось бы говорить правду. А правда могла всё испортить… всё, чего он уже почти достиг.
Какое-то время Марвин кусал губы, стискивал кулаки и постукивал ногой об пол. Последнего он, кажется, и сам не замечал.
— Ладно, — сказал он. — Допустим. Допустим, я… поверю вам. А вы что будете делать?
Лукасу захотелось вздохнуть — полной грудью, очень глубоко и шумно, выдавив сухой хрип из груди — то, что никогда не станет криком, хотя никакой крик не смог бы вместить его облегчения.
Но он неимоверным усилием подавил это желание и сказал, зная, что ему осталось жить несколько минут:
— Не беспокойся об этом.
Несколько мгновений прошли в полной тишине.
— Вы приходили к Ив, — сказал Марвин. Очень медленно, как будто давая Лукасу шанс передумать, или, может, переубедить его — обмануть его. «Интересно, — подумал Лукас, — а сам-то ты хочешь, чтобы я тебя обманул?»
Он прикрыл глаза, позволив себе насладиться всплывшим в памяти лицом, и ответил:
— Приходил.
— Зачем? Что вам нужно от неё?
— Я сказал, не беспокойся, Марвин.
И услышал — не увидел, глаза были по-прежнему закрыты, — как его Балендорский Щенок, его уменьшенная копия, его маленький наивный убийца вытянул из ножен меч.
— Встаньте.
— Разве я когда-нибудь лгал тебе, а?
— Встань, Ледоруб тебя забери! — закричал Марвин.
Лукас открыл глаза, и уже через мгновение оказался у него за спиной. Одна его рука сгребла Марвина за плечо, другая легко перехватила локоть и вывернула вверх. Лезвие меча зазвенело о пол. Лукас отпустил Марвина, подошёл к столу и налил себе ещё вина.
— Я тебе никогда не лгал, — раздельно повторил он, перекрывая тяжёлое дыхание за своей спиной. — И сейчас не лгу: беспокоиться не о чем. Я знаю Ив очень давно. Ты ещё пешком под стол ходил, когда она меня любила.
— Да что же ты за человек такой, бесы б тебя разодрали, — бессильно прошептал Марвин.
Лукас обернулся к нему. И смотрел ему в глаза, когда отвечал.
— Я тот, кем ты побрезговал стать. Так что предоставляю тебе право самому жалеть или не жалеть об этом. А я, Единый видит, сделал всё, что мог. И даже больше, потому что на самом деле мне следовало вытряхнуть твою жалкую душонку ещё в Балендоре. Впрочем, я вижу, ты, по крайней мере, наконец научился злоупотреблять чужой добротой. Это уже больше, чем я мог надеяться.
— Не троньте Ив.
Три удара сердца — сердца Марвина, а не Лукаса, его-то билось размеренно, а у мальчишки колотилось как сумасшедшее — столько понадобилось, чтобы Марвин оказался припечатанным к стене, едва доставая носками до пола и цепляясь за руку, сдавившую его горло. «Смотри мне в глаза, — мысленно приказал ему Лукас. — Смотри».
— Я не трону её, ты, дурак. Я никогда не причиняю вреда, если не собираюсь его причинить. Ей — не собираюсь. А вот насчёт тебя я, похоже, поторопился с решением. Ну, поторопился?
Не дожидаясь ответа, он разжал руку. Потом быстро сжал и разжал пальцы в воздухе, над головой Марвина, задыхавшегося у его ног.
— Езжай в Таймену. И подумай по дороге, что давно уж пора бы перестать меня ненавидеть.
Он сделал шаг к столу. Потом ещё один.
Ещё шаг — и остатки его веры, остатки его уважения к этому мальчишке развеялись бы без следа. Но Лукас не ошибся в нём. И именно теперь Бог, если он вправду есть, вознаградил его за долготерпение.
Лишь годами наработанный рефлекс позволил Лукасу увернуться от удара. Верный своим привычкам, Марвин из Фостейна бил в спину, когда не было другого способа победить. Он вряд ли подозревал, что для Лукаса такой исход тоже был бы победой. «Марвин, мальчик мой, — подумал он почти с нежностью, — мы с тобой в замечательнейшей ситуации, когда можем выиграть оба. Твоя победа — это и моя победа, но я даже не смогу сказать тебе об этом, потому что сейчас умру. Так что надеюсь, ты поймёшь это и сам, без меня».
Он перекувырнулся и, встав на ноги, толкнул столешницу. Марвин отскочил, и стол с грохотом обрушился туда, где он стоял мгновение назад; Лукасу хватило времени, чтобы добраться до своего меча, стоящего у кровати. Он толкнул стул ногой, одновременно обнажая клинок. Марвин прыгнул на него, схватил со стола бутылку и швырнул её Лукасу в голову. Тот еле успел увернуться, бутылка разлетелась о камин, срикошетив ему в затылок осколком. По шее потекла кровь, но через мгновение Лукас оказался в другом конце комнаты. Места было не очень-то много, особо не покружишь, но Марвин не должен понять, что Лукас ему подыгрывает. Только не теперь.
Он легко отклонил бешеный град атак, посыпавшийся на него в следующий миг, и отступил на шаг. Похоже, Ив поторопилась отпустить Марвина: он двигался не столь уверенно, как прежде, резкие движения явно причиняли ему боль. Лукас аккуратно имитировал атаку, которую Марвин с успехом отразил, потом снова перешёл в оборону и отступил ещё на шаг. Он не забывал чередовать защиту с нападением и очень медленно, но упорно отступал, пока наконец не оказался зажатым в угол: справа был камин, слева — стенной шкаф, развернуться негде. Любой человек в таком положении попросил бы пощады или хотя бы передышки, но для этого требовалось желание жить, а Лукас давно забыл, что это такое… если вообще когда-нибудь знал. Поэтому ему осталось лишь ринуться в атаку из заведомо проигрышной позиции — и напороться на клинок Марвина…
Ему не хватило на это нескольких мгновений.
Лукас сперва даже не понял, что произошло. Наверное, Марвин чувствовал себя так же, когда очнулся на посыпанной цветным гравием земле ристалища, изумлённо разглядывая брюхо собственного коня. Проклятье, что же это, всё ведь шло хорошо, и я никогда не проигрываю, никогда не проигрываю, никогда не…
Марвин из Фостейна, Балендорский Щенок, внезапно остановился, опустил меч и расхохотался.
— Проклятье! Проклятье, сэйр Лукас, я ведь вам почти поверил!
Он смеялся и смеялся, потом бросил меч и упёрся ладонями в колени. Лукас стоял, вжавшись в стену спиной, и ему казалось, что это сам Ледоруб смеётся над ним в обличье этого мальчишки… Или, может быть, сам Единый.
Марвин выпрямился, всё ещё смеясь — теперь смех звучал обессиленно, словно ему не хватало дыхания, — подошёл к перевёрнутому столу, поднял с пола стул и сел. Потом вскинул на Лукаса блестящий, невыносимо прямой и открытый взгляд.
