Инна Кублицкая - Карми
Монахиня растопила очаг, но теплее в комнате не стало. Жаровню с угольями поставили в ногах кровати. Из кладовки принесли огромный котел, подвесили над очагом и набили его снегом.
Карми подошла к павильону как раз в то время, когда снег в котле растаял. Джанай Кумет, выскочив во двор, нагребала в широкий противень снег, чтобы добавить еще; Карми помогла ей занести противень в комнату.
— Искупаемся сегодня? — спросила Карми. — Уж очень я замерзла!
— Ох, вода еще не скоро нагреется, — с сомнением сказала Джанай Кумет. — И я не думала, что ты, госпожа, тоже захочешь купаться.
— Я разбаловалась в Ралло, — проговорила Карми, подбрасывая в очаг дрова. — В Ралло горячей воды много, ее боги греют. Купайся сколько хочешь — трудов никаких.
— А у нас греть приходится, — вздохнула Джанай Кумет. — Хорошо еще, в нашем доме служанок было много, они воду и таскали.
Пока вода грелась, девушки приготовили ужин и поели; потом наконец Джанай Кумет, приподняв крышку, сказала:
— Ну вот, можно и искупаться.
Она поискала ведра, чтобы перетаскать горячую воду в стоящую рядом высокую лохань, но Карми покачала головой — это делается не так. Она прикрепила к специальному пазу в котле желоб и опустила другой его конец в лохань. Налегая всем телом на рычаг так называемого хорайто-лоту, направила груз, подвешенный к другому концу рычага, прямо в котел. Опускаясь, груз вытеснял воду, и она побежала по желобу.
Джанай Кумет, поняв, в чем дело, принялась помогать. Грузом в хорайто-лоту служил огромный глиняный кувшин, в который насыпали песка, чтобы он не всплывал в котле. Кувшин заполнял вовсе не весь объем котла; когда кувшин лег на дно, в котле оставалось еще около четверти объема воды, но это было уже неважно — остаток воды девушки набрали в ведра.
Ежась от холода, девушки разделись, облились водой, быстро намылили друг друга и еще раз облились водой. Места в лохани хватило обеим; обе прыгнули в воду и замерли, нежась в горячей воде. Из лохани выбираться не хотелось, но вода стыла быстро, и девушки с визгом перебежали на кровать зарываясь в одеяла.
Утро было солнечное, приветливое; оно осветило убогие стены павильона и беспорядок в комнате.
— Какой ужас! — вздохнула Карми. — Хо-олодно, студено.
Ей уже не раз приходилось бывать в северных краях; задерживая дыхание она нырнула в промороженную одежду. Джанай Кумет последовала ее примеру. Поспешно затягивая шнурки платья, она спросила:
— Убирать будем, госпожа?
— Да-а, — пробормотала Карми. — Будем убирать. Тщательно обмели от паутины потолки и стены, устелили пол сухим камышом, для свежего запаха набросали елового лапника. Ставню поправили, оконницу обтянули промасленным полотном взамен того, что изгрызли мыши.
— Ну вот, теперь и жить можно, — с удовлетворением отметила Карми. — А не искупаться ли нам?
Искупаться, впрочем, удалось не сразу. Вода не успела нагреться, а за Карми прибежала вертлявая послушница — госпожа настоятельница звала гостью к себе.
Оказалось, Карми допустила два промаха: во-первых, не была на утренней молитве, во-вторых — не явилась и в трапезную.
— Ох, молодость, — качала головой настоятельница. — Проспала небось, притомившись с дороги?
Карми, скромно потупившись, виновато кивнула.
— Так ты, верно, голодная по сию пору сидишь?
— Мы доели дорожные припасы, госпожа, — ответила Карми.
— Ну дело ли это — всухомятку жить? — укорила настоятельница. Чувствуя к юной гостье истинное расположение, она приняла ее под свою опеку. — Я пришлю тебе девушек прибрать в павильоне…
— Там уже убрано, ясная госпожа. Мы с утра как раз этим занимались, — ответила Карми.
— О! — удивилась старая дама. — Быстра ты, девочка моя. И как тебе новое жилье? Там, конечно, холодно, неуютно…
Карми, сравнивая монастырский павильон с башней в замке Ралло, не видела никакого особенного неуюта. Она горячо заверила, что жилье ей вполне по нраву.
— Особенно хорошо, что можно воду греть, — говорила Карми. — Я без купаний себе жизни не представляю…
Она осеклась.
— Экая ты дикарка, — заметила настоятельница. — Недаром с лайгаркой так спелась.
Карми пожала плечами. Жест был несколько вольным — никто не стал бы вести себя так в присутствии настоятельницы, и та была неприятно удивлена.
— Девочка, где твое почтение? — резко спросила она. Карми опомнилась:
— О боги! Опять я что-то сделала не так.
— Кто тебя воспитывал, девочка моя ? Карми промолчала.
Ох, трудно сдерживать свои привычки. Они то и дело подводили ее — и в то же время все больше вызывали симпатии монахини. Она видела в этих невольных, порой не замечаемых самой Карми, проступках нечто от первобытной непорочности; такие, как она, думала настоятельница, если и грешат, то по неведению и чистота их помыслов остается незамутненной даже среди житейских бурь…
Монастырская жизнь не казалась Карми скучной; пока она привыкала к новому укладу, осматривала все, что было в монастыре достойно внимания, а такого здесь было много: древние иконы, статуи, храмовая утварь. Иные предметы вызывали в памяти разные исторические события: вещи были подарены монастырю великими людьми прошлого или созданы легендарными мастерами, а иные вещи и сами по себе были легендой — они упоминались в старинных священных книгах.
Вечерами Карми и Джанай Кумет сидели у очага, вязали и учились друг у друга: Джанай Кумет осваивала майярский, Карми — язык, почти не изменившийся с тех пор, когда на нем разговаривали вольные тэрайны. К изумлению своему, Карми обнаружила, что лайгарцы и по сию пору называют себя тэрайнами, да и само слово это, оказалось, означает всего-навсего «настоящие люди». Выяснилось, что почти все северомайярские слова, относящиеся к лошадям и к тому, что с ними связано, — тэрайнского происхождения: до тэрайнов в этих краях лошадей редко видели. Странно было это осознавать.
Иногда вечером настоятельница звала Карми к себе — тогда часы проходили в рассказах о древних временах и великих людях, в распевании старинных баллад и чтении стихов, многие из которых сложили так давно, что имена их авторов затерялись в веках. Джанай Кумет в это время тихонько сидела в углу, вслушиваясь в полупонятную речь. Она оживилась только однажды, когда Карми вздумала рассказывать лайгарское предание о тэрайнском князе Шэнге Паиви. Госпожа настоятельница изумленно вскинула брови — ведь речь шла о враге майярских государей, но самонадеянную рассказчицу не оборвала. Карми же ловко закончила свое повествование:
— Он дед госпожи Лавики-аорри, а среди ее потомков немало было славных майярских государей!
