И. Пфлаумер - Фигуры из песка
Альрауне смотрела на него так, словно он уже был этим «кем-то» — добрым, умным, понимающим и знающим. И эта вера в то, что он уже такой, делала возможность стать таким очень близкой. От этого мечты о домике на берегу становились всё бледнее. Что он будет делать в этом кресле-качалке. На каком барашке ему надоест белая пена и обступающее со всех сторон одиночество? Вдруг он, всегда избегавший любых привязанностей, на самом деле лишал себя чего-то очень важного. Чего-то, о чём он даже не мог рассказать этой девушке, поскольку сам этого не знал?
Такие мысли заставляли мастера просыпаться среди ночи, нарушая одно из важнейших правил — использовать любую возможность для восстановления сил. Под их влиянием он переставал погонять лошадь или возницу, устанавливалась долгая тишина, прерываемая неспешным постукиванием копыт, пением цикад и стрёкотом крыльев мотыльков. И чем ближе оказывался Левкотеон, тем медленнее двигались путники.
Вэн не раз замечал, что жизненно важные решения приходят как удар молнии. Можно бесконечно размышлять, взвешивать и сравнивать, но настанет момент, когда решение будет выхвачено из темноты неосознаного яркой вспышкой разума. Уклониться от удара, или принять его. Оставить противнику жизнь, или отправить его к праотцам…
Всё случилось в маленькой деревне, не более чем в дне пути от Левкотеона. Предполагалось проскочить её, едва измазав копыта лошадей в местной пыли, но неожиданно Альрауне осадила коня, да так резко, что тот поднялся на дыбы прямо посреди узкой улицы, заставленной кособокими домишками. Вэн не успел даже выругаться — девушка замерла, как изваяние, уставившись куда-то в сторону.
Едва пыль чуть осела, мастер заметил малыша, ползающего по песку чуть в стороне от дороги. Ребёнок вздрагивал, по всей видимости, от икоты, и тряс расставленными руками. Судя по перемазанному, красному лицу, он рыдал так долго, что сил кричать больше не осталось.
— Почему он так делает? Он плакал?
— Да, он плакал. Поехали, — Мастер подхватил рыжую кобылку под уздцы, но та даже не двинулась с места, то ли подчиняясь безмолвному приказу хозяйки, то ли из лошадиного упрямства.
— А почему он плачет? Он хочет есть? — девушка ловко спустилась на землю, сделала пару шагов к ребёнку и остановилась, не решаясь подойти ближе. Она вообще опасалась людей, и исключение было сделано только для мастера. Стоило кому-то на постоялых дворах заговорить с ней, Альрауне тут же убегала, или так пристально смотрела на несчастного, что тот предпочитал ретироваться самостоятельно. Вот и сейчас девушка остановилась, наклонила голову, и всматривалась в ребёнка, как в неизвестное науке создание.
— Какая разница, почему он плачет, — мастер раздраженно повел плечами. Он не любил маленьких детей, как, впрочем, и больших. — Едем.
— А разве вот так проехать мимо плачущего ребёнка это, — Альрауне замешакалась, подбирая слово, — по-человечески?
"Ты вообще не человек" — едва не сорвалось с губ мастера, но в последний момент он поймал обидные слова почти на кончике языка. Вместо этого он произнёс
— По-человечески будет делать свои дела, и не лезть в чужие.
— Как я могу лезть в его дела, если я даже не знаю, почему он плачет?
Поборов нерешительность, девушка приблизилась к ребёнку, следившему за ней настороженным взглядом.
— Почему ты плачешь?
Вместо ответа ребёнок ухватился за тёмно-рыжие пряди её волос и потянул вниз.
— Зачем он тянет меня за волосы? — девушка попыталась высвободить волосы, но цепкие пальчики тут же вцепились в другую прядь.
— Наверное, они ему нравятся. Ты долго собираешься его развлекать?
— Почему он тут один? Он потерялся? Надо найти ему маму.
— У него наверняка уже есть мама. Которая и оставила его здесь.
Альрауне неловко, дрожащими руками, подхватила малыша на руки. Ему, похоже, очень нравились отблески солнца в её волосах, ребёнок забыл про недавнюю истерику и довольно улыбался, пытаясь поймать солнечных зайчиков в рыжем покрывале.
— Как ты думаешь, у меня могут быть дети?
Мастер, как раз перебросивший ногу, чтобы спуститься с седла, едва не запутался в сбруе.
— В смысле?
— У людей рождаются другие люди. Одни люди создают других людей. Но я не человек, меня создали. Могу ли я создать кого-то?
Вэн задумчиво почесал лоб, девушка же, не замечая его смущения, продолжила: "Если у меня появится кто-то, кто будет частью меня, я стану больше похожа на человека? Мастер Томасон говорил, что любовь к ребёнку, или любовь к другому человеку, это часть человеческой натуры. Сильное, очень важное чувство. А я могу испытывать любовь? Мне может быть больно, я знаю. Или интересно. Или страшно. Мне иногда страшно ночами, когда вокруг темно и в голове очень много вопросов. Но я не знаю так ли страшно людям? Каково это, когда страшно по-людски? Иногда у меня бывают странные чувства, я не могу их понять. Вдруг становится тепло где-то в груди. Когда я вижу красивую бабочку. Или необычный цветок. Или закат. Или когда морковка — девушка кивнула в сторону лошади — тыкается мне в руку тёплым носом…"
Кажется, такой растерянности мастер не испытывал с тех пор, как вечером в саду его поцеловала старшекурсница. Поэтому он только спросил
— Почему морковка?
— Когда я прихожу к ней с морковкой, она трясёт гривой и причмокивает. Ей нравится морковка. И слово нравится. А если слово нравится, его можно сделать именем. А тебе нравится морковка? — малыш не ответил на заданный вопрос и вместо этого ухватил новоявленную няньку за нос.
— Похоже, ему больше нравится твой нос, — Вэн не смог сдержать улыбки.
— Но я не могу оставить ему свой нос, — задумчиво проговорила Альрауне, хотя понять её, благодаря зажатому детской ручкой носу, было сложно. — Когда ты улыбаешься, у меня тоже бывает это странное чувство, — неожиданно сообщила она, усаживая ребёнка на землю. И тут же, чуть смутившись, быстро добавила — Мы можем найти его маму?
— Да, конечно. — Вэн радостно ухватился за возможность сменить тему. — Она, наверное, в лавке.
Альрауне протянула малышу руку, тот схватил её за палец, и парочка медленно двинулась к строению с вывеской "хозяйственная лавка". Мастер шел чуть поодаль, пытаясь понять, откуда это странное, нелогичное желание сделать два шага вперёд, взять девушку за руку и возглавить процессию.
В лавке молодая мамаша уже переворачивала мешки с мукой, пытаясь отыскать потеряшку. Хозяйка лавки осматривала чулан и так гремела жестяной посудой, что услышать плачь ребёнка на улице, не было никакой возможности. После потока благодарностей, и нескольких покупок, можно было продолжить путь.
