Танит Ли - Владычица Безумия
Ветер, ее покорный раб, пронес девушку вдоль склона горы и опустил на зеленом холме. Отсюда она могла видеть, как первые лучи выбирают себе путь меж горных круч, озаряя мир золотым живым светом. Она смотрела и смотрела, и понимала, что будет на тысячу лет проклята Азрарном за этот взгляд — она снова оказалась одинокой и отринутой.
Но взамен ей оставались тысячи лет восходов солнца. И зеленая трава, и голубые горы. И все краски земли. Она прекрасно переносила день и солнце, на что, как известно, не способен ни один демон. Однако, будучи человеком лишь наполовину, она все же наполовину оставалась демоном. И потому предпочитала тень яркому свету солнца.
Вынув изо рта топаз, она оставила его на белом валуне, а сама отошла в тень высокой скалы.
Говорят, что на солнце слезы, текшие из ее синих глаз, превращались в сапфиры — она плакала драгоценными камнями. Для людей это были сапфиры, а для нее — настоящие слезы.
Олору подошел к ней, снял подбитый мехом плащ и обернул ей плечи. Поцелуями он осушил ее сапфировые слезы.
— Здесь, в этом Верхнем Мире, моя сила постепенно покидает меня, — сказал он. — Но пока…
Плащ развернулся, и тогда стало видно, что один его край черен, как звездное небо, а другой — сияет солнечным светом.
И зеленый склон холма опустел.
5
Тот же рассвет, что увидела дочь Азрарна, вставал и над домом вдовы. День начинался вполне мирно — спящие у прогоревших костров люди и собаки, фыркающие лошади в стойлах и у коновязи. Первые лучи солнца коснулись черной громады леса, она ожила, из колдовской чащи превратившись в обычный старый лес. Сотни птиц проснулись и запели свои утренние гимны. Но тем, кто проснулся с рассветом во дворе старого дома, было совсем не до песен. С сонным ворчанием они поднимались с земли и шарили вокруг себя неловкими руками — в поисках остатков вина или хотя бы воды. Кое-кто пришел в себя настолько, что заинтересовался, где же все-таки их господин, Лак-Хезур. Еще некоторое время спустя благородные господа уже колотили во все окна и двери дома, выкрикивая проклятия и насмешки: неужели груди здешних девственниц столь холодны, что они заморозили бедного герцога насмерть?
И поскольку никакого ответа на их справедливое требование видеть господина дано не было, они взломали двери и всей ватагой ворвались в дом. Здесь они услышали новую песню.
Но эта песня не имела ничего общего с утром и солнцем. Древняя, как людской род, она могильным холодом вползала в уши. Свита остановилась, мгновенно забыв о насмешках. «Что, что это такое?» — спрашивал каждый. Такие стоны и крики мог издавать разве что безумец. «Опять этот Олору дурачит нас!» — решила свита герцога. А раз так, значит и с герцогом все в порядке. И люди поспешили выйти из мрачного темного дома во двор, где светило солнце и пели птицы.
Но едва они сделали это, как где-то наверху, на втором этаже, распахнулись ставни окна, и в проеме возникла человеческая голова. В первый миг никто из ловчих и свиты не мог узнать этого лица. Выпученные глаза, перекошенный рот со струйкой крови, стекавшей изо рта говорили, что перед ними настоящий безумец. Человек в окне был гол и изранен; завывая, как волк на зимнюю луну, он еще больше раздирал себе ногтями лицо и грудь. И только по пепельно-серым длинным волосам изумленная свита опознала наконец своего господина.
Издавая невнятные, весьма похожие на стоны безумца, вопли, люди кинулись прочь. Многие вскочили на лошадей и тотчас умчались за ворота. Иные просто застыли от изумления, не в силах пошевельнуться. Кто-то неуверенно обратился к герцогу по имени — и тотчас пожалел, что сделал это. Жуткая тварь в окне завыла еще громче, вылезла на карниз и стала спускаться во двор прямо по стене.
Этого не смог уже вынести никто. Лак-Хезур, и в здравом уме не отличавшийся милосердием, сделался безумен и, несомненно, разорвет на куски всякого, до кого доберется.
Во дворе не осталось ни одной лошади. Вся охота отбыла так же шумно и стремительно, как и явилась накануне.
По дороге в город люди несколько пришли в себя. Нашлось даже несколько светлых голов, сообразивших, что именно следует рассказать в столице. Было решено объявить, что Олору и его домашние оказались колдунами. Причем такими могущественными, что сумели победить самого Лак-Хезура. Пусть об этом помнит каждый и опасается даже на милю приближаться к дому Олору, к самому Олору, к его ведьме-матери и девственным сестрам. Ибо что могут смертные противопоставить столь сильным чарам? (Эти соображения подтверждались еще одним фактом, который из-за паники все упустили из виду, зато вспомнили теперь. Молчаливые телохранители Лака не пришли ему на помощь. Хуже того, они просто стояли во дворе, словно каменные болваны. Если даже эти демонические создания оказались бессильны против Олору и его присных, то простому смертному лучше вовсе не пытаться вставать у них на пути.)
Что же до самого герцога, то последний уезжавший со двора всадник видел, как тот, плача и стеная, бежал к черной стене колдовского леса. А всем и каждому в городе было известно, что за странные создания бродят там. Герцога околдовали и теперь он стал еще одной тварью в черной чаще, и кто осмелиться искать его там, где вода озер превращает людей в чудовищ?
— Что же мы можем поделать? — снова и снова сокрушались всадники. — Мы всего лишь обыкновенные люди.
Это означало, что они слишком дорожат своими шкурами, чтобы пускаться на столь опасные, а, главное, никому не нужные подвиги.
В это время домашние Олору, трое женщин и старый слуга, сидели в потайном погребе под большой залой, завалив каменную дверь бочками и всяческой рухлядью. Они сбежали туда, едва услышали крики во дворе и стоны в верхних покоях. И оставались до тех пор, пока все не стихло.
Наконец старшая сестра и старый слуга отважились выйти, чтобы посмотреть, убрались ли наконец беспокойные гости. И обнаружили настоящий погром во дворе и в доме. Но сами разбойники исчезли все до одного. И все же успокоились хозяева только обыскав весь дом от погреба до самой крыши. Солнце щедрым потоком вливалось в окна, на уцелевших в саду деревьях щебетали птицы. Один только лес с его обитателями, несомненно, знал, что случилось с герцогом, который оказался безумен настолько, чтобы бросить вызов Ваздру в их собственном царстве.
После того, как женщины и слуга прибрали во дворе и в доме, о посещении Лак-Хезура напоминало только одно: каменные изваяния, застывшие у ворот вечными стражами. Они выглядели столь живописно, что вдова решила не убирать их, хотя понимала, что появление окаменевших воинов как-то связано с визитом герцога. Но до этого ей не было никакого дела. Об ином она вздыхала и роняла слезы.
