Иней Олненн - Цепные псы одинаковы
Рыжий опустил в яму березку, ту, что Ингерд срубил, и поднял Яна наверх.
— Ты что же это, Лис, своих от Боргвов отличить не можешь? — накинулся на него Ян. — Ты для кого яму вырыл?
— А ты не броди там, где тебе бродить не положено! — защищался рыжий. — Или Келмень со Стечвой перепутал? Каким ветром тебя сюда занесло?
— Мы к Згавахе идем, — сказал Ингерд, понимая, что таиться смысла нет.
Рыжие брови изумленно поползли вверх.
— Да на что она вам? Или жить расхотелось?
Ингерд в сторону отошел, на землю сел, почуял, что уморился за день. Он еще не знал, что судьба свела его с неугомонным Оярликом Скантиром из рода Лис, он был рыжий, как лис, и такой же хитрый. Туархи и Боргвы давно охотились за его огненной головой, а он охотился за ними. Оярлик был окраинным дозорным, лучше него никто лес не знал, и был он сыном брата Овьяра Скантира, Высокого Янгара Лис.
— Наша стоянка здесь рядом, — сказал он. — Хороших постелей не обещаю, но ужин будет вполне сносный.
Кто же станет отказываться? Да никто, а уж тем более не тот, кто последние три дня ел только хлеб да коренья.
Пока шли до стоянки, завечерелось, потянуло холодком, первые звездочки замигали на небе.
— Далеко ли? — спросил Ян рыжего.
После того, как в яму сверзился, у него руки-ноги побаливали.
— Близко уже, — ответил тот. — Вон за тем холмом.
А Ингерд вдруг остановился, как вкопанный, воздух с шумом в себя втянул, и глаза его заблестели по-волчьи.
— Чую кровь, — сказал он. — Много крови.
Оярлик и Ян переглянулись и взялись за мечи, лучники на тетиву положили каленые стрелы. Бесшумной звериной походкой обошли они холм, и побелел Оярлик, увидев картину, что взорам их открылась.
Все его бойцы лежали на земле вповалку, все они были мертвы, еще дымились свежие раны, и красная была под ними трава.
Страшно зарычал Оярлик, бросился к одному, к другому и тщетно звал их по менам и поднимал их головы.
Ингерд и Ян оглядели поле боя и не нашли ни одного чужого тела, ни одного чужого клинка, ни одной чужой стрелы. Лисы сражались яростно и жестоко, но они сражались друг с другом.
— Это были лучшие мои бойцы, — с отчаянием Оярлик глядел вокруг себя и не верил тому, что видел. — Как такое… как такое может быть?.. Как может брат поднять меч на брата?..
Никто не мог ответить ему. Молчали лучники-Лисы, скорбя о погибших товарищах, молчал Ян, обеими руками опершись на меч, и думал о новом неведомом враге, что разжигал вражду между сородичами. Молчал Ингерд, глядя на изрубленные тела, ворошил в душе воспоминания, и сердце его каменело.
Наутро покинули они стоянку, оставив за собой холм свежей земли, под которым остались лежать четырнадцать бойцов Оярлика Скантира. У стремнистой реки, что отделяла земли Лис от владений Орлов, они расстались. Ингерд и Ян пошли своей дорогой, а Оярлик и три его воина, ведомые жаждой мести, вновь отправились по следу Боргвов.
— Тревожный нынче ветер, — пробормотал Ян, когда рыжеволосые Лисы скрылись среди зазеленевших деревьев.
Дорого бы он сейчас заплатил, чтобы заглянуть в душу Ингерда, а заглянул бы — ужаснулся. Темно там было, как в остывшей печи, и так же холодно. Душа Ингерда умирала, понимал ли он это?.. Случалось, Ян не мог слова добиться от него за целый день и невольно думал: можно ли ему помочь, не поздно ли?..
Обойдя стороной озеро Околич, они попали в земли Лис, к самой Келмени. Большая это была река, темная, глубокая, и текла она средь густых лесов, и могучие ели гляделись в ее чистые воды. Скантиры, Тайниты и Торгунны на плотах и лодках ходили от становища к становищу, а от берега тайными тропами. К Морю Лисы на плавали, там, ниже по течению, Туархи караулили, да боялись не столько их, сколько Леса Ведунов, через который текла Келмень в низине.
Скоро места начались совсем дикие, куда люди не хаживали, а зверья всякого там полным-полно было. Леса под пашни никто не рубил, и царили они тут безраздельно — непроходимые, дремучие, и только огню хватало мощи тягаться с ними.
— От кого ты, Ян, дорогу к Згавахе знаешь? — спросил Ингерд, когда они сели у родничка дух перевести. — Путь неблизкий, непрямой, а ты будто по тропе идешь по знакомой.
Долго молчал Ян, а потом и говорит:
— Не всякий к Згавахе пойти отважится, а кто отважится — тот каждый камень, каждое деревце запомнит, потому как не одна дума подле них передумана. А что до меня, так я по дедовским рассказам путь этот знаю, с малолетства выучил. Раньше-то народ покрепче был да посмелее, многие дорогу помнят.
Забрались они в самую чащу, где солнца из-за густых крон не видно, где птицы гнезд не вьют, звери нор не роют, а только филин ухает да медведь рыщет. Почуял Ингерд, как холодок по спине царапнул, стал он по сторонам оглядываться, будто кто следит за ними из черных дупел. И Ян весь съежился, куртку беличью до верха застегнул, словно озяб. А под сапогами сучья опавшие хрустят да иголки сухие, и пахнет мхом да смолой.
Ингерд остановился вдруг, показалось ему, что за деревьями человек стоит, на них смотрит, а пригляделся — никого.
— Без крайней надобности сюда никто не заглядывает, — тихо сказал Ян. — Видишь? Охраняют лес-то.
Меж двух старых кривых сосен, полузаваленный ветками да заросший кустами с волчьей ягодой стоял вечувар — идол, хозяин леса. И облика-то его уже было не разобрать — все дождями смыло и ветром источило, ни дать ни взять старый пень, что от сломанного ствола остался. Ингерд сызмальства в лесу как дома был, а тут словно гость, да незваный к тому же.
— Неужто жить тут можно? — содрогнулся он.
— Можно, — отозвался Ян и прильнул к замшелому боку высокой ели.
Ингерд выглянул из-за его плеча и замер.
Посреди бурелома и рухнувших от старости сосен виднелась ветхая избушка, крытая щепой. Она была похожа на бабку-странницу, которая через лес шла, устала, присела отдохнуть да так и осталась, вросла в землю. Прилепившаяся у крыльца молоденькая ель, кривая и чахлая, уж больно напоминала собой дорожную клюку. Единственное крошечное оконце смотрело прямиком в землю, до того оно было низкое.
Тишина кругом стояла мертвая, недобрая, ворон каркнул хрипло — Ингерд и Ян вздрогнули.
— Гляди не гляди, а раз пришли — заходить надо, — хмуро сказал Ян.
Как из дома уходили — храбрые были, а тут присмирели оба, будто перволетки, что еще к родителям жмутся. Но делать нечего, пошли оба к избушке, поднялись на ветхое крыльцо — ступени вот-вот провалятся — да в дверь постучали. Никто не ответил им, а стука и сами испугались, до того он им в тишине полуденной, сумрачной чужим показался. Друг на друга не смотрели Ингерд и Ян, стыдились страха своего, Ян еще три раза кулаком стукнул, и послышалось за дверью шарканье ног. Жуть, как захотелось им бежать опрометью отсюда, пока не открылась эта дверь, но пересилили себя Ингерд и Ян, на месте стоять остались, и дверь открылась.
