Ника Ракитина - Легенда о заклятье
— Вон тот, с белой полосой по борту, фрегат, что слева от «Мизерии». Корпус у него ходкий и мачты что надо, и на якорях верно держится. Только того гляди отойдет.
— Ух ты! — воскликнули они разом, а старший спросил:
— Чем тебе другие-то плохи?
— Уж не знаю, чем, а только лучшего в Йокасле не сыскать.
— Ну, парень! — меня так хлопнули по плечу, что едва устояла. — Верный у тебя глаз.
А старший, ну, седой и темнолицый, повыспросил о житье и взял с собой, пообещал уговорить капитана.
Она взглянула на свежие бинты на ладонях, вздохнула. Голова слегка кружилась. Бенито пристально смотрел на нее. Вот забавно, еще час назад она и не подозревала о его существовании. Хотя Энрике говорил…
Они были в капитанской каюте вдвоем — Кармела и незнакомец, изящный, неуловимо насмешливый, со смоляными кудрями и огромными глазами, приводящими, верно, в трепет, все подряд женские сердца. И этому вовсе не мешало, что одежда разорвана и прожжена, а щека в саже.
Говорит, плыл из Саморы, и, говорит, лекарь. Слабо верится. Кармела дернула щекой. Надоел, ступай прочь, хотелось крикнуть ей. Обожженные руки болели немилосердно. Кровавые пятна проступили на бинтах. Бинты грязные, со следами пороха.
Она сидела, закинув ногу за ногу и положа ладони на стол. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Тоже грязная. Надо бы переодеться. А, бессмысленно…
— Что вы так смотрите на меня? — спросил чернокудрый с усмешкой. — Прикидываете, чем взять выкуп?
Зубы блеснули под полоской усов. Нет, и вправду хорош.
— Как вас зовут? — она медленно подняла голову.
Улыбка вдруг исчезла с его лица, глаза глянули серьезно и сочувствующе:
— Энрике Парсильо. Действительно лекарь и действительной не могу заплатить выкупа. Не имею ни богатых родственников, ни денег.
— И оттого решили предложить услуги пиратскому флоту.
Он кивнул. Опять поднял на нее взгляд. Боже, какие глаза!
— Не понимаю, к чему этот разговор, — сказал тихо. — Вам же больно.
Кармела прикусила губу, едва сдерживая бешенство:
— Какое вам дело?!
— Велите принести горячую воду. Что-либо, годящееся на бинты, я сыщу сам.
— Подите наверх и займитесь ранеными, — раздраженно сказала она и встала.
— Мне кажется, мои услуги нужнее здесь.
— Приказы капитана не обсуждают.
— Об этом просил мой друг, — Энрике тоже встал, на голову возвышаясь над ней.
— Мне это нравится. Он кто — Господь Бог?
Кармела хохотнула, подняла руку к волосам. И зашипела сквозь зубы. Глаза Энрике сузились, улыбка пропала. Он подошел, властно взял Кармелу за плечо, развернул к себе. — Покажите!
Неизвестно, как ему удалось договориться с командой, но он получил все, что хотел. Больше того, вернулся в каюту не один, а с незнакомым матросом — высоким, широкоплечим, в холщовой разодранной рубашке, сквозь которую проглядывало загорелое мускулистое тело. Лицо у матроса было скуластое, совсем юное, глаза синие и неожиданно упрямые. Он, морщась, озирался на Энрике и тряс головой, чтобы отбросить со лба густые, орехового оттенка волосы, потому что руки у него были заняты. Кармеле показалось, будто она уже видела этого человека однажды, но поручиться она не могла. Имя матроса было Бенито Кортинас.
— Вам не надоели еще исповеди? — спросила Кармела насмешливо, больше всего на свете боясь, что он кивнет. Но тот молчал. И она почему-то сразу заговорила о последнем бое.
… Нарваться на пулю — лучшее, что она могла сделать. И, господи, как она этого хотела!
— Висенте!
— О, черт! Микеле, Венсан, за нею!
В бесовской пляске под ногами чужая палуба, кровь, ругань, пороховой дым, лязг шпаг и мушкетная пальба.
— Спаси и помилуй, господи!
— А-а! Добейте меня!
Это кончилось, как ей показалось, мгновенно. Тех противников, что были живы, что могли двигаться, сгоняли на ют, где на талях покачивалась шлюпка. Трещал огонь, плясал в просмоленных снастях. Дым рвало ветром, мутными клочьями несло над морем. Пираты, снующие в нем, казались адскими тенями. Кармела смотрела полубезумно, все еще сжимая в руках клинок и разряженный пистолет, бинты на руках почернели от копоти, по виску, размывая грязь, стекали алые капли. Ворот рубашки был разорван, на смуглой шее тускло взблескивала цепочка с крестом. Кармеле показалось, цепочка душит ее. Девушка отошла к фальшборту, жадно глотала соленый воздух.
"Господи, ты отобрал у меня отца, ты подверг меня издевательствам, мать предала меня. Ты вознес меня на вершину и снова бросил в ад. Ты отнял у меня человека, которого я любила. Тогда я просила послать мне смерть. Я не уклонялась от пуль, ты знаешь. А ты отказал. Почему?! Господи! Если я сейчас отрекусь от тебя и сорву крест, поразишь ты меня молнией небесной? Вот единственное, о чем я прошу." Она бросила пистолет и рванула с шеи цепочку. Не размахиваясь, швырнула в воду. Обернулась. В разорванном дыму увидела нацеленное пистолетное дуло. Ждала, раскинув руки и улыбаясь. Кто-то ударил стрелявшего по руке…
— Господь отвернулся от меня или его вовсе нет. Зачем вы меня спасали?!
Бенито точно ударили в лицо. Показалось, вот сейчас он кинется к ее ногам.
— Не знаю, — ответил глухо. — Видимо, пожалел. Нельзя убивать детей.
— Пожалел? — Кармела взглянула с безмерным удивлением. — В крови, в грязи, вот такую?!
— Да. Вы улыбались, и вам было больно. Вас ранили?
— Сожгла, — она презрительно скривила губы. — Свечами. Изрядная дура, не правда ли?
Он взглянул с болью:
— Зачем вы так?
— Не знаю. Я была глупа, как девчонка, и думала, что все восхищаются мною. А оказалось — смеются.
Он взял ее забинтованные руки и медленно прижал к губам.
Приюта просящий.
Матросы гребли изо всех сил. Сзади в них летели обломки горящего дерева, с шипением гасли в воде. «Сан-Микеле» служил последнюю службу своей команде, укрывая пеленой дыма, отделяя от преследователей стеной огня. Но вот-вот огонь доберется до крюйт-камеры, корабль взорвется, образуется водоворот, и место их поражения может стать и местом гибели. Это была последняя шлюпка с гибнущего корабля, другие уже растворились в смешанном с дымом тумане. Изредка из этого душного облака долетал глухой гул, и в море шлепались на излете ядра. А лесистый берег приближался…
Капитан всегда покидает тонущий корабль последним. И на этот раз — последним, с пулей около сердца и пулей в плече. И колотой раной бедра. Кровь выходила толчками, и Бенито проклинал друга-лекаря за то, что он оказался в другой шлюпке. Кортинас сжимал зубы и старался, чтобы руки не дрожали. И голос оставался спокойным:
